Отец - страница 46

Без четверти одиннадцать прибыли молодые. Вылезли на машины и медленно, неторопливо, словно бы не решаясь приблизиться, подошли к своим.

У Саны было дерзкое выражение глаз, а губы дрожали. (Бедняга — она бодрилась!) Была она, с точки зрения Саши, неописуемо хороша в белом плотном костюме, с белым бантом, подколотым к волосам. (Коса аккуратно убрана вокруг головы. Ясно, теперь их Сана замужняя!)

Подошла. Остановилась. Застыла. Лукаво глянуло исподлобья и вдруг — к отцу. Бросилась, принялась его целовать.

— Верь все будет хорошо, папа! Верь, верь… Я счастлива. Я ужасно счастлива!

Отстранилась, посмотрела отцу в глаза. И вдруг рассмеялась. А губы дрожали.

Потом она перешла к матери, прижалась щекою к ее щеке, тихо что-то забормотала.

И — к Саше:

— Ну? Когда твою свадьбу будут справлять, я постараюсь выглядеть веселее.

Последней она обняла свою нянюшку. Обе они не выдержала, заплакали.

— Мы на улице. Всё это крайне неловко, — спокойно сказал отец.

И вдруг старуха громко завыла.

— Тише! — взмолился отец. — Все оглядываются на нас.

Арсений Васильевич в светло-сером франтоватом костюме на ярком дневном свету рядом со своей молодой, цветущей женой выглядел, разумеется, не очень-то молодо. Даже Александра Алексеевна, видно, заметила это. Глянула на него, пригорюнилась.

— А я-то думала, Ксаночка станет выходить замуж — нам есть конфет не наесться.

И снова заголосила.

— Александра Алексеевна, успокойтесь, голубчик, все впереди. — терпеливо и нежно успокаивал ее Арсений Васильевич.

Старуха всхлипывала. Пассажиры оглядывались.

Саша заметил вдруг, какие у Александры Алексеевны ввалившиеся старые щеки, какие темные, старые руки… Руки извились. Размотался на голове нарядный кружевной шарф… Потерянно, будто ослепнув, она оглядывалась вокруг. Арсений Васильевич растроганно, мило и очень серьезно поцеловал руку Лане Пименовне, подчеркнуто уважительно — Александре Алексеевне. После этого, опустив глаза, обменялся рукопожатиями с отцом и Сашей.

— Берегите ее! — молила старуха. — Растили, как королеву!

— Да что вы, что вы! — растерялся суровый муж, — Разумеется, поберегу. Путешествие по Оке — чудесное путешествие.

— Подарки — по возвращении, — смеясь сквозь слезы, тихо сказала дочери мать.

Молодые стали медленно подниматься по сходням.

И вдруг… Да что же, что же это такое?:.

Старуха начала причитать. Сначала тихо:

— Лана-а-а! Уйми ее, — взмолился отец.

Но унять ее было нельзя. Старуха, словно наш ля таимый выход торжественному, горькому, высокому чувству:

— Умоляю вас, Александра Алексеевна, — бормотала растерянно Лана Пименовна. — Мы не дома. Вы… вы… не о нас, о Сане подумайте…

Старуха, казалось, не слышала никого.

— Александра Алексеевна! Я вас сейчас уведу домой, — зашептал ей на ухо Саша, жалея отца и Сану. — Все на нас смотрят! Мы в Москве! Посредине города! Ведь что позор! Позор!..

Старуха замолкла и вдруг окрысилась:

— Чья бы мычала — твоя бы молчала!

Один Арсений Васильевич, казалось, нисколько не был смущен. Выйдя на палубу парохода, он учтиво раскланялся. Сана заткнула уши, чтоб не слыхать причитаний. Арсений Васильевич осторожно сгреб ладони жены о свою большую ладонь. И вдруг Сана принялась хохотать.

Раскрывши рты, разглядывали прохожие невесту и жениха. Пассажиры третьего класса высыпали на нижнюю палубу парохода.

— В чем дело? — спрашивали они.

— А ничего такого. Едут молодожены. А это мать на пристани убивается, голосит.

захлебываясь слезами, выпевала старуха.

Пароходик отчалил. За ним поволоклись водяные усы. Лана Пименовна и Саша подхватили отца под мышки. Он отворачивался, глаза его были влажны.

Пароходик скрылся из виду. Александра Алексеевна вздохнула, обтерла лицо носовым платком. Устала, умаялась. Но на пристани вокруг них уже собралась толпа, Бабичей разглядывали с живейшим участием и любопытством.