Геройское укрепление и мертвые соратники остались где-то позади. Что там сейчас происходит, я не ведал, но судя по тому, что меня обнаружили, видимо враг так и не сумел взять еле дышащие бастионы, иначе меня бы оставили там умирать. Но то, что я еще жив, не могло не радовать. И то, что наши все таки сумели пусть и дорогой ценой удержать дальний фланг вселяло уверенность в наших силах.
Как оказалось, я был прав. У неразговорчивых и мрачных санитаров я узнал, что наши войска, видя бедственное положение защитников вала, перебросили на главный рубеж основные силы добровольцев, что еще занимались обустройством обороны в городе, и смогли отбросить неприятеля к дальним холмам. И сейчас было затишье. А я почти уже отвык от него.
Солнце медленно клонилось к закату, прощаясь с теми, кто еще жив, не балуясь надеждой увидеть их завтрашним днем.
Голова болела страшно. Я осторожно ощупал ее — кто-то наложил бинтовую повязку и остановил кровь, часть кожи на голове отсутствовала — видимо вследствие взрыва; часть волос на самой макушке я тоже потерял. Лицо нестерпимо горело и чесалось. Правая нога болела и было такое ощущение, что она давно уже превратилась в обуглившуюся головешку от внутреннего жара, сгорев до самых костей.
Невдалеке по ямам и перепрыгивая чрез огромные рытвины и канавы бежали еще несколько санитаров с носилками — с пустыми в сторону последней битвы и обратно неся раненых, без сознания, покрытых коркой пыли и крови — тех, кто смог выжить в той страшной сече. Справа от себя в просветах между стволами деревьев я разглядел наш далекий сейчас для меня город. К нему по пыльной дороге тянулись телеги с трупами солдат, павших в бою — их передадут родственникам и близким друзьям, женам и дочерям, матерям и отцам — чтобы их оплакали и похоронили с почестями. От ворот города в сторону лагеря пехотинцев направились несколько телег — с оружием, припасами, медикаментами. Город и его жители держатся изо всех сил перед лицом смертельной опасности. И это радует, успокаивая душу и сердце.
Вот я уже рядом с церковью, одинокая она часто приносила уставшим душам людей успокоение и наставляла на новый путь. Как помнится, приходом заведовал Отец Илларион, сейчас он, наверное, в келье молится за всех погибших, за спасение их душ и о скором окончании бессмысленной бойни.
Церковь представляла собой небольшой каменный, ухоженный домик с рвущейся ввысь конусообразной крышей, деревянной пристройкой и большими окнами, собранными из разноцветных стекол в мозаики на божественную тематику. Вот великий святой Нафанаил стоит на холме, сжимая в руках дубовый посох, которым он разгонял дьявольских змей, а здесь дева Провсира, скорбящая по всем невинно убиенным, а вот и сам старец Валлиор — великий священник-мученик, погибший во славу церкви от рук кровожадных дикарей с южных островов.
По обе стороны от резных ворот, выполненных в форме райских врат, высились резные, словно увитые лозой колонны, а над самим входом на притолоке висел деревянный крест — символ великий богов, а под ним на доске выбита дата основания церкви…
Расторопные санитары, чуть не столкнувшись с выбегающими им навстречу из дверей помощниками, внесли меня внутрь. Помещение, представшее моему взору, было больше, чем казалось снаружи. Когда-то белые, стены посерели, окна покрывал обильный слой пыли, на потолке виднелись наполовину стертые рисунки древних сказаний. Да, внешний вид разительно отличался от того, что творилось внутри.
В общий зал, где раньше принимали прихожан, вели несколько выщербленных ступеней. А дальше все свободное пространство было занято госпиталем, почти до самого каменного алтаря, украшенного резьбой, возвышавшегося у дальней стены и сейчас прикрытого от глаз белой чистой тряпицей. Над алтарем грозно вздымался большой деревянный крест, покрытый позолотой и странными символами и рисунками.
Тут и там не стройными рядами стояли старые кровати, крашеные синей, сейчас почти облупившейся краской. На них лежали раненые солдаты, почти у всех были забинтованы руки или ноги, у многих не хватало конечностей, кое-кто вообще был замотан с ног до головы, словно какая-то мумия из жарких стран. Многие, устав от изнуряющих сражений, спали. Кто — свернувшись калачом, кто — растянувшись во весь рост, укрывшись старыми простынями. Между кроватями носились врачи и санитарки. То тут, то там они останавливались, склонялись над больными, оказывая необходимую помощь. Громкий гул эхом отражался от стен и витал под потолком, разносясь громом окрест. Суматоха и боль пропитали это место.
