Но в этом обращении к началу культура логики не только обосновывает, но и переосмысливает, "трансдуцирует" самое себя, порождает иную логику.
(2) Логика, развиваемая не в научной (систематической) форме, но в форме культуры, предполагает, следовательно, некую ответность и вопросительность моего авторского мышления (как его логическую характеристику). Форма культурной логичности мышления состоит в том, что между фрагментом "А" и фрагментом (утверждением) "Б" моего философского мышления (движения мысли) предполагается некая пустота, лакуна, мысленно (где?) заполняемая ответом, или вопросом, или аргументацией того предполагаемого слушателя, оппонента, иного разума, к которому я обращаюсь, с которым я (явно или неявно) логически общаюсь (что и означает - я мыслю логично...). Это - мышление на грани с иным мышлением, это логика незаполняемых, но пред-полагаемых зияний. Конечно, эти предполагаемые вопросы и ответы могут быть встроены в мою логику ("прямая" форма диалога), но лакуны все равно остаются, как некие молчания, запинки, вслушивания перед предполагаемыми, все равно неожиданным ("смотрите, что он надумал?") ответом или вопросом, пусть своим собственным, к самому себе обращенным.
Мое мышление культурно (и философски осмысливает свою культурность), когда оно способно постоянно развивать бесконечные потенциальные резервы не только моей собственной, но и иной логики - логики моего потенциального "читателя", иного Разума, скажем разума нововременного, разума гносеологического.
Мыслить культурно не означает просто "допускать" возможность иного (всеобщего в своей "инаковости") мышления, но требуется постоянно вслушиваться в иное мышление; то есть мыслить не "значениями", но смыслами, то есть в осознании вопросо-ответности - вопросительности всех моих логически обоснованных утверждений (понятий).
(3) Культура логики - логики философского произведения, логики творчества логики (в том же, к примеру, смысле, в каком мы говорим о "стихо-творении") - предполагает - причем одновременно и в том же отношении - абсолютную логическую завершенность, законченность, замкнутость "на себя" - в "слово сплочены слова..." - этого философского произведения и вместе с тем его незаконченность, открытость, поскольку произведение есть "эйдос" общения с потенциальным читателем и поэтому предполагает неожиданность, случайность, неповторимость каждого нового общения. Эту особенность нашей логики (ее логической формы) мы обычно называем "энигматизмом" (от "энигмы" - загадки) в противоположность - или в "дополнительность" - к идее логической системности. Но тогда и "проверяется" культура (или, скажу мягче, культурность...) мышления совсем не так, как должна - по мысли - проверяться истина научная ("соответствие понятия - действительности"), и даже не так, как в философском переворачивании такого критерия истинности ("соответствие действительности - понятию" - ср. Гегель). И в этом отношении культура логики скорее аналогична художественному произведению (дело в том, что в произведении искусства особенности произведений культуры реализуются наиболее явно, что, впрочем, еще не означает - наиболее глубоко...). Истинность философского произведения, или, может быть, точнее, - его всеобщая логическая действенность, способность углублять общение логик и разумов, "удостоверяется", во-первых, возможностью вернуть мысль слушателя к абсолютному началу мысли, "переиграть" заново всеобщую историю мысли, но уже на свой - читательский - лад; и, во-вторых, возможностью актуализировать ту потенцию бесконечно-возможного бытия, что предположена автором данной философской книги. И - возможностью актуализировать иной (свой собственный) голос, логически культурно (то есть всеобще) отвечающий на авторскую мысль...
Культура логики состоит не в том, чтобы продемонстрировать читателю, образумить читателя, как ему надлежит правильно (научно) мыслить, как возможно нечто знать... Культура логики состоит в том, чтобы затормозить и углубить собственное неповторимое начало читательского мышления - мышления, направленного на осмысление и актуализацию нового, до сих пор еще не бывшего (и - невозможного) бытия впервые... Синтаксис этой фразы многозначен. Кто должен обладать этой логической культурой? Автор философской книги, чтобы (сознательно) затормозить мысль читателя? Или - читатель, чтобы смог (интуитивно?) затормозить и углубить начало собственной мысли? Или - это культура изначального диалога между автором и читателем? Или - каждый раз это та же культура, но совсем в ином повороте, смысле?
