— Гоже ли, когда наследник престола ханского своему отцу нашу речь вкривь и вкось толмачит?
Оп-па! Так и есть! Засмущался бек, лицом зарделся, эмиру же совсем иное сказал:
— Об угощении посол русичей говорит. Хвалит стол твой. Говорит, богатый.
— Про угощение ты верно сказал, Абдулла, — подтвердил невозмутимо Творимир. — Хотя я такого и не говорил. Однако с этим соглашусь без спору.
Лицо Абдуллы еще больше раскраснелось. Он беспомощно посмотрел на отца, а тот вдруг, ломая слова вкривь и вкось, сам вступил в разговор:
— Я твой дума хорошо понял, боярин Творимир. Мой сын не так много речь твой знает, посему прости отрока.
«Хорош отрок, — крякнул мысленно боярин. — У иного княжича в его возрасте уже внуки имеются». Вслух, однако, он иное произнес. Заверил, что пустяки все это, тем более что великий эмир и сам, поди, хорошо понял все, что сказал Творимир, так что большой беды тут нет.
Остаток беседы все же скомкался. Прощаясь, Ильгам ибн Салим сказал сам по-русски, не доверив сыну:
— Теперь мы думать будем. Крепко думать надо — время много нужно. Плохо думать нельзя. Промах делать — всем худо станет.
С тех пор не один день прошел. Чувствовал боярин, что все на волоске висит. Видать, есть у них и сторонники, и враги. Кто победит? Богу одному известно, да еще аллаху ихнему. Поди спроси их обоих. Творимир бы спросил, только бесполезно это — молчуны там на небесах сидят. Не до людей им. Остается терпения набраться и ждать.
Так седмица прошла, другая потянулась. Тишина кругом. Будто забыли про них булгары. Нет, корм исправно поставляли в дом, что им для жилья отвели. И напитков ароматных, даже медов хмельных, тоже привозили без счета. Но не зря тревожился Творимир, вспоминая пословицу, что там, где мягко стелют, иной раз жестко спать приходится, ох не зря.
И правильно рекло ему сердце-вещун. Судьба послов Ярослава, равно как и само решение эмира, на волоске зависла. В какую сторону полетит — неведомо, потому что два сына-погодка друг с дружкой сцепились, уступать не желая.
Абдулла-бек больше на уговор нажимал, который они с Константином заключили. Мол, не дело это, великий эмир, сызнова переиначивать. Коли уж решили один раз, так давай и будем этого держаться.
— Я же от твоего имени на священный свиток руку возложил, когда клялся. К тому же все земли в руках князя Константина. У него люди, у него сила. Ему выгоднее помогать, — убеждал он отца.
Молчал Ильгам ибн Салим. Ничего не отвечал. А Мультек-бек иную позицию занял.
— Посмотри, отец, сколько мы приобретем одним разом, — говорил он. — Град Великий Устюг наш будет, гривны, что мы Константину отдали, себе заберем и еще вдвое больше возьмем. Воины добычу возьмут — это тоже хорошо. Но главное в том, что все знать будут — не мы Руси, а она нам дань уплатила. К тому же мы слабому поможем. Осильнев, он нам обязан будет.
По-прежнему молчал хан. И этому сыну он ничего не ответил. Зато Абдулла-бек голос подал:
— Ты забыл, брат, сколько раз полки отца этого князя на Булгарию ходили[89]. И всегда они воевали, не желая сразу миром дело окончить. Да и сам Ярослав тоже хорош! Вспомни, что нам про него сказывали и как он с простыми купцами поступил, когда его под Липицей разбили.
— То не наши купцы были, не булгарские, — нашелся Мультек.
— Так это еще хуже, — резонно возразил Абдулла. — Если он со своими так поступает, свои города голодом морит, своих купцов живьем в землю закапывает, то чего нам от него ждать?! Вот о чем подумать надобно. И здесь то же самое. Ведь это не Константин на него войной пошел — он-то как раз мира хотел.
— Все равно он останется чужим для нас, — упрямо заявил Мультек.
— А я что, предлагаю породниться с Рязанью?! Но он стал нашим другом.
Ильгам ибн Салим слегка кашлянул.
— Союзником, — поправил он спокойно.
— И то пока лишь на словах да на бумаге, — радостно добавил Мультек.
— Пусть так, — не сдавался Абдулла. — Но и этого достаточно. Еще полгода назад мы были одни, совсем одни. Теперь мы заключили договор, и не только о мире, как обычно, но и о ратной помощи друг другу. Что же нам — все это разрушить? Зачем? А главное — в такое время?
