Да и подарки боярин посулил немалые всем, кто в поход этот пойдет, а уж правителю и сыновьям его — особые. Слыхал-де Творимир будто хан — большой любитель книг рукописных. Так он, боярин, голову на плаху кладет, что в подарки эти, едва только они Владимир с Ростовом возьмут, непременно включат половину самых лучших и дорогих книг из личной вифлиотики князя Константина Всеволодовича. И тут же с радостью заметил, каким азартом заблестели глаза старого эмира.
«Ай да Творимир! Ай да молодец! Угодил, кажись», — даже порадовался в душе старый боярин, хотя книг этих, в отличие от Ярослава, коему на премудрость написанную с детства наплевать было, все равно стало немного жаль. Впрочем, не только книг.
— Если великий правитель Волжской Булгарии даст согласие на свое участие в этом совместном походе, то ему хотелось бы знать, чей будет тот малый град, кой люди князя Константина уже начали рубить потихоньку в устье Оки? — задал новый вопрос Абдулла-бек.
Тяжко было на такое отвечать. Не только умом, но и всем сердцем боярин понимал, как прав рязанский князь, ставя этот город. Булгары ведь почему набеги на Русь устраивали? В отместку за ватаги разбойничьи, которые на них часто с верховьев Волги шли. Поставив в таком месте город, Константин не только от булгарских набегов всю Русь закроет, не-ет. Он же еще, если захочет, конечно, сумеет и вниз никого не пустить, чтоб на будущее у соседа торгового никаких претензий не возникло. Опять же вся торговля по Волге через него первого пойдет.
Да и места там знатные. Бывал боярин в тех краях не раз, видел. О том и князю своему покойному Юрию говаривал, да тот все отмахивался.
— Когда сам на великое княжение сяду, тогда и думать будем, — отвечал он.
Может, и впрямь поставил бы, как знать, но у покойника ныне не спросишь.
— Твой он будет, великий эмир, — вздохнул с тоской Творимир. — Его не Юрий и не Ярослав строить начали, а их ворог Константин. Посему наш князь и слова не скажет супротив того, чтоб ты град сей, захватив его, под свою длань взял.
— Опять же на мордву ваши князья ходят каждое лето. Они же суть данники наши, — бесстрастным голосом переводил Абдулла-бек.
— Ныне волости их оставим в покое и более ходить на них не станем, но до тех пор, пока они нам обиду не учинят, — ответил Творимир и насторожился.
Ему еще в самом начале беседы почудилось, будто не совсем так сын эмира его ответы отцу переводит. Похоже очень, но смысл не такой получается. Старый боярин ведь не один раз к булгарам хаживал. С посольством — да, впервые. Но будучи еще гриднем безусым, доводилось ему с полками Всеволода Большое Гнездо в лето 6691-е[87] от сотворения мира и Биляр ихний в осаде держать. Недолго, правда, они Великий город[88] тревожили — любимый племянник Всеволода Изяслав Глебович в свару с булгарами полез без спроса и был ранен тяжко. Пришлось спешно мириться и назад уходить.
Второй раз они на эти земли спустя три года пришли. Тоже знатно почудили, вернувшись с пленниками и добычей. Третий — когда Творимир только свой пятый десяток разменял. С судовой ратью ходили и тоже успешно. Говорить по-булгарски он научился совсем немного — лучше и не пытаться. Понимал же почти все, особенно если речь лилась не спеша, размеренно, а слова произносились четко. Абдулла-бек именно так отцу и переводил.
Первую фразу, которая Творимира насторожила, сам боярин, вручая подарки, произнес так:
— Мы ныне люди небогатые, но уважение имеем.
В устах Абдуллы при переводе она звучала чуть иначе:
— Мы люди бедные, потому и уважение имеем.
«Может, нет у них различий таких. Что небогатый, что бедный — все одним словом обозначается», — успокоил он сам себя.
Второй раз Творимир сказал, что когда они земли повоюют, то подарки тоже иными будут. Бек отцу своему перевел, что когда булгары земли им повоюют…
«Ну, не понял малость Абдулла, что я изрек», — вновь урезонил себя посол.
Сейчас же третий раз бек перевел сказанное по-иному.
— Пока волости их мы в покое оставим… — так звучало у него начало фразы.
Творимир отхлебнул из пиалы душистого шербета и, как бы между прочим, заметил своему соседу:
