— А кто их напустил? Васса? — не унимался Константин.
— Да никто, угомонись, — буркнул Маньяк. — Надоел ты мне со своими расспросами, будто я видок какой. Я же вижу — чистые они. И он видит. Тимоха — колдун знатный. Но раз положено, так он честно все соблюдет. Мы с тобой у Вассы гостили, а он сразу после заутрени у тиуна на конюшне под хомуты заглядывал да лошадей по три раза обходил. И на венчание первым ехал. Невеста с женихом сзади.
— А почему?
— Тоже от порчи, — устало буркнул Маньяк. — На каждом перекрестке дорог он слово свое тайное сказать должен, чтобы без опаски до церкви доехать можно было.
— Так она совсем рядом, — продолжал недоумевать Константин. — Какие перекрестья-то?
Ведьмак засопел и укоризненно посмотрел на князя:
— Ты у меня прямо как дите малое. Должен же тиун перед всей деревней богатство показать, гордыню потешить. А назад путь иной надлежит выбрать, и тут сызнова все в руках Тимофея свет Грибича. Озлобится ежели, то так довезет, что… — Маньяк прервался на полуслове, махнув рукой и подытожил: — Куны свои колдун отрабатывает.
— Так ему еще и платят за это? — удивился Константин.
— А ты как думал? — воззрился на него с еще большим удивлением Маньяк — Само собой. Тиун ему еще и холста даст, и парой рушников шитых[74] одарит, да не простых, а с узором.
Тем временем колдун вышел из дома тиуна и все так же молча, грозно насупившись и не поднимая глубоко посаженных глаз, сопровождаемый почтительным молчанием остальных гостей, пошел к своему месту неподалеку от молодых.
Проходя мимо князя с ведьмаком, Тимофей, однако, нарушил молчание. Склонившись к уху Маньяка, он еле слышно спросил:
— Васса-то как там?
— Упокоилась с миром, — кивнул ведьмак и тут же с недоброй ухмылкой поинтересовался:
— Уж не ты ли ее в бане-то?..
Колдун мрачно засопел и буркнул:
— Дерзка была больно.
Больше он ничего говорить не стал, молча прошел на место и тяжело уселся на лавку. Заново наполненная чара уже нетерпеливо ожидала, когда ей воздадут должное.
Дальше поведение Тимофея свет Грибича ничем не отличалось от обычного. Разве что пил он намного чаще других да чавкал, закусывая, чересчур демонстративно. Ни одного слова от него Константин так и не услышал, а потом тот и вовсе свалился пьяный.
Впрочем, упасть на землю ему не дали. Соседи заботливо поддержали колдуна и, взяв под руки, довели его до повозки. Туда же тиун сложил все подарки, предназначенные за работу, и маленькую калиту с побрякивающим содержимым.
После отъезда опасного гостя свадебное веселье разгорелось еще пуще. Опасаться было уже нечего, и чары с хмельной медовухой опоражнивались одна за другой гостями, разошедшимися не на шутку, но тут ведьмак, отходивший куда-то ненадолго, потащил Константина отдыхать на сеновал.
— Его енто работа — чую, — бубнил он на ходу. — И Вассе оно ведомо. Стало быть, жди беды, — и пожаловался Константину: — Сколь уж времени не сплю толком. К тому ж всем, чем Веселый лес одарил, — все на Вассу ушло без остатка. Это ведь мечом человека срубить недолго. Махнул разок, ежели умеючи, и нет твоего ворога. А так, как я, покой принести вечный — тут силов много надобно. В глаза будто кто пыли сыпанул, терпежу никакого нет, особливо опосля медовухи. А впереди еще ночка бессонная… Ну да ладно, ныне поранее ляжем, чтоб к полуночи подняться, — и окликнул торопившегося куда-то тиуна, суетливо проходившего мимо них: — Слышь-ко, Хрипатый. Так ты не забудь, что я тебе казал. Нынче же Вассу схоронить надо.
— Ага, ага, — закивал тиун и заверил Маньяка: — Да ты не бойся. Мне Тимофей свет Грибич все в точности обсказал, как да что с телом ведьмы этой сотворить надобно.
— И о том, как выносить из избы, тоже говорил? — недоверчиво уставился на него ведьмак.
— А как же, как же — головой вперед. Токмо головой, никак не ногами. Ну и об остальном тоже говорил разное, — и взмолился: — Побегу я. Делов-то страсть. Свадьба, чай. Да жених какой красавец. — Он угодливо склонился в низком поклоне. — За гостинец богатый благодарствуем и тебя, Маньяк Илларионыч, и тебя, Кулиман Оборкович.
— Это он кого так назвал? — не понял Константин.
