Через лес они ехали медленно, чтобы не растрясти Николку, мерно покачивающегося в импровизированных носилках, сооруженных на скорую руку из жердей и того самого куска беленого холста. Сами носилки были надежно закреплены между двумя лошадьми, которые, будто понимая всю ответственность возложенной на них задачи, ступали осторожно и плавно.
Но все равно к вечеру парню стало намного хуже. Хриплое дыхание с каким-то клекотом выплескивалось у него из груди, и при каждом выдохе на губах розовели крошечные розоватые пузырьки зловещей алой пены. Кроме того, парень весь непрерывно дрожал от озноба, а руки его и лоб были холодны как лед.
— Дотянем? — чуть ли не ежечасно переспрашивал ведьмака Вячеслав, но тот, хмурясь, продолжал отмалчиваться, отводя взгляд в сторону.
Привал путники сделали еще засветло и тут же подались за хворостом для костра. Маньяка, по негласному уговору, они освободили от этой обязанности — ему и с раненым забот хватало. Или… с умирающим?
Князь было собрался податься вместе с остальными, но ведьмак его удержал:
— Они пусть собирают, а ты пока с ним побудь, — кивнул он в сторону Николки и пожаловался: — У меня уже и на него одного сил нет. Хоть чуток поспать надо.
Отключился Маньяк почти мгновенно, наказав его не будить, пока сам не проснется. Примерно через час, почувствовав, как паренек немного согрелся от разведенного жаркого костра и с удовлетворением отметив, что и дыхание у него стало немного спокойнее и ровнее, Константин, незаметно для себя, тоже уснул, не выпуская рук Николки.
Вячеслава, попытавшегося было вынуть их из княжеских ладоней, резко одернул проснувшийся к тому времени ведьмак.
— И чего тебе не спится, воевода? — проворчал он сердито.
— Да князю спать неудобно, — пояснил Вячеслав.
— Оставь, оставь! — раздраженно прикрикнул Маньяк. — Или сам не видишь, как им сладко спится? Почто тревожить.
Вячеслав, вздохнув, нехотя подчинился.
— Ты только довези парня живым, — попросил он.
— Если ты считаешь, что я только из-за того, чтобы пакость учинить, твоего воя… — начал было Маньяк, но Вячеслав тут же перебил его:
— В мыслях такой ерунды не держал! — и, желая задобрить, заметил хитро: — Вот довезешь живым до Ростиславля, тогда я песню спою… про тебя, между прочим.
— Про меня?! — вытаращил глаза Маньяк. — Мерзость, поди, какую людишки глупые сочинили?
— Стал бы я про тебя мерзости петь, — возмутился воевода. — И другому, если услышу, рот сразу заткну. Нет, старина, песня хорошая. Там, конечно, не все про тебя, но имеется кое-что. Костя, то есть князь, говорил мне как-то, что твое имя падающую звезду означает?
— Ну, так, — подтвердил заинтригованный ведьмак.
— Значит, и про тебя тоже там поется. Точнее, про звезду, что сорвалась и падает. Я бы сегодня спел, только сейчас не в духе.
— Не в духе, говоришь, — хмыкнул Маньяк. — Тогда на князя нашего полюбуйся. Глядишь, духа и поприбавится.
— А что с ним? — озабоченно переспросил Вячеслав, пристально вглядываясь в мирно посапывающего Константина.
— Разве сам не видишь? — уточнил ведьмак.
— Да нет. Князь как князь. Жив, здоров и довольно-таки упитан. А что случилось-то? — перешел воевода на заговорщический шепот.
Маньяк, разочарованно вздохнув, только рукой махнул.
К Ростиславлю они добрались лишь к вечеру следующего дня. Николку Панина довезли живым. Доброгнева, хозяйничавшая подле остальных тяжелораненых, уже во время первого осмотра раны сказала, что жить парень будет.
— Через месяц уже вставать начнет, — добавила она уверенно.
А еще через двое суток к князю заглянул ведьмак. Чуть ли не все это время он неотступно бродил следом за Вячеславом, упрашивая его еще один разок, самый последний, спеть ему полюбившуюся песенку. Канючил до тех пор, пока замордованный воевода не выдерживал и вновь затягивал:
Призрачно все в этом мире бушующем,
Есть только миг, за него и держись…
Ко второму вечеру он и сам уже подпевал Славке, особое старание вкладывая в строки «про себя»:
А для звезды, что сорвалась и падает,
Есть только миг, ослепительный миг….
К князю он заглянул, уже будучи полностью экипированным для дальней дороги домой.
