Заутреню поп местный, отец Варсонофий, по такому случаю рано отслужил. Кто хотел исповедаться, всех выслушал, всех причастил, а затем себя торопливо двумя перстами осенил, храм на замок закрыл и вместе с мальцами-служками на стену подался. Там он пальцем деловито острие меча опробовал, скривился недовольно, заменил его у сотника на более подходящий и вместе со всеми встал в ожидании у забора. Сам он у дьякона исповедался, который вместе с прочими ранеными в княжеском тереме лежал. Тот, грехи отпуская, об одном лишь и попросил:
— И за меня, отче, за меня-то уж не забудь. Хошь одному поганцу, но голову ссеки.
— Не сумлевайся, — деловито заверил священник. — Пока пяток не уложу — не угомонюсь.
Раньше его воевода со стен в три шеи гнал. Как увидит, невзирая на сан священнический, так отчехвостит, что аж не по себе становилось. Силен голос у здоровяка. Ныне же молчит Юрий Михалыч. Понимает, что обедню служить все едино не для кого будет. Покосился только разок, буркнул что-то себе под нос и дальше пошел. Но это ничего.
«Нынче бурчи — не бурчи, нет у тебя таких слов, чтоб меня со стены прогнать, — подумал отец Варсонофий. — Потому как сегодня не в храме, а именно на ней богу послужить всего сподручнее. Молитва, конечно, хорошо, но меч острый теперь больше в пору, даже если ты — служитель божий. Исус, конечно, сказал: «Не убий», но это он погорячился. Посмотрел бы, что эти нехристи в городах русских вытворяют, так он для них непременно исключение сделал бы! Вот те крест, сделал бы».
И отец Варсонофий вдогон своим мыслям истово перекрестился.
«А что же это поганые не идут, — подумал недоуменно. — В эти часы они уж вовсю на стены лезут, а тут…»
Додумать же не успел, вздрогнув от дружного вздоха ратников, что соседями по стене были.
— Уходят, уходят, — шепоток побежал.
Отец Варсонофий не поверил поначалу, сам начал щуриться, в стан половецкий вглядываясь. Однако чуть погодя даже его слабые глаза узрели, что и впрямь уходят поганые.
— Всем на стенах оставаться, — прервал радостный шум громовой голос воеводы. — Лукавят нехристи. Не верю я им.
Послушались дружно, разом примолкли. Слово лишнее и то проронить опасались, боясь сглазить, спугнуть иродов. Возьмут, чего доброго, и правда назад повернут. Целый час прождали осажденные, пока наконец все до единого степняки не ушли через Малиновый овраг вдоль реки, держа путь строго на юг.
— Господь спас — не иначе! — восторженно заявил один из ратников, оглянувшись на священника в ожидании того, что тот подтвердит.
Отец Варсонофий вздохнул, крякнул сокрушенно. Он к тому времени поглавней причину их отступления, по реке плывущую, узрел. Ну и как тут быть, когда и лгать грех, но и разочаровывать не хочется?
— Без него, конечно, тоже не обошлось, — уклонился он от прямого ответа.
— Но и без ратей, кои нам в подмогу князь Константин прислал, тоже, — веско добавил воевода. — Да вон и они, — указал он в сторону Хупты, по которой легкокрылыми чайками одна за другой взрезали гладь воды русские ладьи.
— Одна, две, пять, девять, два десятка, — пробовал кто-то считать вслух, но на третьем сбился.
— Чьи вы, братцы?! — истошно заорал Ядрила.
В ответ с ладей вразнобой полетело:
— Костромичи! Ярославцы! С Углича! С Унжи!
— Ах ты, завозился я тут, а мне ж к молебну готовиться надобно, — засуетился отец Варсонофий, цыкнув на своих служек, чтобы бежали немедля храм к торжеству готовить.
— Во избавление и спасение? — уточнил воевода.
— Не токмо, — приостановился священник и пояснил строго: — Это у нас во граде ныне страде ратной конец пришел. А куда рать на ладьях поспешает? То-то. Так что сейчас и благодарить бога будем, и молить его о том, дабы даровал он братии нашей победу над силой поганой. — И стремглав, со всех ног, дальше побежал, торопясь успеть первым до раненых радостную весть донести.
Если бы не упрямство Юрия Кончаковича, желающего во что бы то ни стало взять Ряжск, то половцы, возможно, и успели бы уйти. Но сказались те часы под Ряжском, когда орды в бездействии стояли, а хан Котян Юрия Кончаковича убеждал, что немедленно уходить надо, ни мгновения не тратя на штурм бесцельный.
