От грозы к буре - страница 11
— Грешно являться к бедным монахам с оружием, — сделал мягким тоном замечание отец Герман, указывая глазами на кинжал в богатых ножнах, свисающий с левого бока вельможи.
— Я никогда и нигде не хожу без оружия, — гордо вскинул свой подбородок вошедший. — Разве что в опочивальне, да и там он у меня под подушкой.
— Ты боишься своей супруги Ирины? — деланно удивился хартофилакс.
— Она и я — одно целое, — просто ответил Иоанн. — Однако у меня слишком много показных доброжелателей, которые… Впрочем, речь сейчас не о том. Лучше скажи, ты развеял свои подозрения в отношении того русича или?..
— Или, — коротко ответил отец Герман. — Его нельзя посвящать в епископский сан. Более того, его вообще надлежит предать церковному суду как злостного еретика. Доказательств более чем достаточно.
— Ну и что?.. — возмутился Иоанн. — В конце концов, он живет на Руси, а не у нас. Пусть с этим разбирается его князь.
— Это меня и беспокоит, — вздохнул хартофилакс. — Получается, что мы можем не просто потерять богатейшую митрополию. Тут все гораздо страшнее. Я подозреваю, что если мы дадим согласие, то именно он и будет патриархом. Страшно представить себе — патриарх-еретик. Это же намного хуже, чем латиняне. Те — чужие. Пройдет еще лет десять-пятнадцать, и народ сам выгонит их прочь из Константинополя. Ну, не совсем сам, — поправился он. — С твоей помощью, но выгонит. Уж кому-кому, а тебе это хорошо известно. Ведь ты у нас почти доместик схол[22], — вскользь успел он польстить Ватацису.
— Я не доместик схол, а лишь скромный протовестиарий [23], — не принял лести Дука. — Сила не в должности, как бы красиво и величественно ни звучало ее название. Сила в том, что стоит за этой должностью. Но даже протовестиарию хорошо известно, сколько катафрактариев[24] может выставить сейчас император Феодор. Догадываешься, сколько именно?
— Догадываюсь, что не так много, как тебе хотелось бы, — спокойно ответил отец Герман.
— Не так много, — раздраженно фыркнул Иоанн. — Скорее уж вовсе ничего. С такими силами нам не взять Константинополь ни через двадцать, ни через тридцать лет.
— Пусть через сто возьмем, — не стал спорить хартофилакс. — Зато ересь… Если она завелась, то пиши пропало.
— Насколько я помню, среди константинопольских патриархов тоже было немало еретиков[25]. Пожалуй, побольше десятка, и ничего, все обошлось, — лукаво улыбнулся Ватацис и торжествующе посмотрел на отца Германа.
Во взгляде явно читалось: «Что, съел? Или ты думал, что раз я воин, значит, не знаю больше ничего? А вот тебе!»
— Они осуждены на Вселенских соборах, — строго ответил отец Герман, тут же превратив знание Иоанна в свой дополнительный козырь. — Каждая ересь должна быть осуждена, а еретики строго наказаны. Ты сам видишь, что во имя правильности нашей веры мы не щадим никого, даже патриархов, а тут монах, пока не ставший и епископом. Знает ли его рьяный заступник, какие рукописи он скупает и хранит в своем сундучке?
— Какие бы они ни были, — отрезал Ватацис. — Главное же не в этом, а в том, что он обещает Константинополь. Ты только вслушайся владыка — Кон-стан-ти-но-поль, — произнес Ватацис по слогам, наслаждаясь самим звучанием этого слова.
— Негоже принимать помощь от еретика, — заметил хартофилакс.
— Да я готов принять помощь хоть от… — Дука вовремя осекся, но тут же продолжил, поправившись: — От кого угодно готов ее принять.
— Даже от дьявола? — невинно осведомился отец Герман.
— Нет, — замотал головой Иоанн. — От него не смогу, потому что как раз дьяволы уже сидят в этом городе. Кстати, владыка, посмотри, как здорово получается, — оживился он. — Если этот русский монах предлагает освободить нашу исконную столицу от присутствия в ней сатаны, следовательно, он борется против него, а значит, представляет собой светлые силы. Какой же он еретик после этого, а?
— Ты чрезмерно горячишься, — улыбнулся хартофилакс.
— А ты вместе с патриархом Мануилом чересчур надеешься на унию[26] и потому не хочешь сейчас раздражать чем бы то ни было тех же латинян, — парировал Дука. — Спросил бы лучше меня, и я тебе сразу ответил бы, что грязные латиняне все равно вас обманут.