— Знает он уже, где зарыто, — выпалил Пятак и осекся сразу.
— Откуда тебе это ведомо? — посерьезнел Юрко.
— Сам я хану и сказал, — вздохнул Пятак, потупив голову.
Так, с понурой головой, не поднимая на воеводу глаз, он и поведал все, как было. Зато на сердце сразу полегчало. Пусть будет, как будет, а таиться он больше не собирается.
— Значит, на кресте поклялся? — переспросил Золото.
— Угу, — кивнул Пятак.
— Это грех, — поучительно заметил воевода. — Эх ты, пирожок без никто. Раз поклялся, то надо исполнить, иначе тебя кара небесная не минует. Нитка-то золоченая с тобой ли?
— Со мной, — настороженно протянул Пятак.
— Стрелу состряпаешь, как с ним и уговорился, — повелел Юрко. — А вечером и запустишь.
— Зачем? — задал глупый вопрос Пятак и сам засмущался.
— Чтобы тебя не покарали сверху, — очень серьезно объяснил воевода. — Представь, шарахнет молнией, когда на страже стоять будешь, а вместе с тобой и полстены обвалится али загорится. Что тогда?
— А что тогда? — последовал еще более глупый вопрос.
— Половцы поганые в град войдут, — коротко пояснил Юрко. — А это не дело. Так что все исполни, раз обещал.
— А со мной что будет?
— Да ничего с тобой не будет, — рассердился воевода. — Бей нехристей смело и не бойся. Про разговор же этот совсем забудь, будто и не было его. Чтоб ни одна живая душа не знала, понял?
Ничего Пятак не понял, но все сделал, как Юрко велел. И нитку на стрелу навязал, и три пера добавил в хвост ей, вот только стрелять не отважился. Хорошо, что откуда ни возьмись воевода на стене появился. Пятак только брови приподнял, чтоб спросить, не пошутил ли тот над ним, но Золото лишь головой коротко кивнул и отвернулся тут же, на поле глядя.
— Ого, какие наглые, — указывая пальцем на троицу всадников, заметил он.
— Да их отсель не достать. Вот подойдут ближе, — заметил кто-то из ратников.
— Так уж и не достать, — усомнился воевода. — Ну-ка, Пятак, попробуй. Вишь, как медленно они едут. Самое то, — и, видя, что тот медлит, поторопил: — Давай-давай. Я верю, должно получиться.
Полночи потом бывший ханский толмач без сна лежал. Все думал и никак не мог понять — зачем и почему. Вопросов в голове много, а ответы… Затем вспомнил, что поутру его очередь на стену идти, и сам себе забыть обо всем приказал, потому как получалось, что либо сам воевода предателем стал, либо… вообще ничего не получалось.
Еще два дня прошли нормально, не считая того, что каждый раз на стене воев все меньше и меньше оказывалось — кого ранило тяжело, кого и вовсе убило. Юрий Кончакович в предварительном подсчете ошибся. Не пятьсот ратников в Ряжске было, а намного больше тысячи.
Из Ольгова, почитай, весь полк Константин на юг бросил, оставив там сотню какую-то. Пелей, что тысяцким там был, с полусотней лучших воев чуть раньше вместе с воеводой Вячеславом во Владимир укатил, чтоб тамошних людишек новому бою и новому строю обучить. Остальные же восемьсот пятьдесят тут находились. Кроме того, три сотни из ожского полка были, да своих, которых князь сразу в Ряжске оставил, еще сотни полторы. Всего, стало быть, тысяча триста.
Правда, за десять дней осады излиха поредело воинство. Целыми всего сотен шесть осталось. Еще сотня после легких ран с повязками на стены выходили. Столько же средней тяжести раны, с которыми уже не повоюешь. О тяжких и заикаться нечего. Весь княжий терем был ими забит снизу доверху. А сотни три совсем отвоевались. Потому и лишнего оружия имелось в избытке.
Половцы же после той стрелы, Пятаком пущенной, вовсе озверели — не успевали русичи одну волну со стен сбить, как другая валила. Хорошо, что хотя бы в первые дни осады воевода еще ухитрялся в очередь людей ставить, посменно. Одна воюет — другая дрыхнет без задних ног.
Теперь передышку лишь легкораненым давали. Остальные же и ночью и днем — все там, на стенах. Спали вприглядку, ели тоже абы как. Уставать народ начал. Разговоры пошли о том, что можно было бы и договориться с половецким ханом. Дескать, мы ему казну княжескую отдадим, из-за которой он так упорно град штурмует, а он же в ответ нас всех на радостях выпустит, потому как кроме казны ему больше ничего и не надо.
