И вот теперь Роун боялся, что не сможет вернуть ее доверие, что Виктория никогда не поверит в его искреннее желание остаться с ней навсегда, провести вместе всю долгую жизнь.
— Как вы себя чувствуете? — тихо спросил мальчик, смущенно поглядывая на Роуна.
— Хорошо. На голове вскочила небольшая шишка, в остальном все в порядке. — Роун потрогал болезненно пульсирующий затылок, нащупывая кровоточащую припухлость. — А как ты? Я не слишком придавил тебя?
Мальчик показал царапину у себя на локте.
— Ничего страшного, скоро заживет. Простите меня, мистер Роун, я не хотел, чтобы вы ушиблись, но я никогда еще не видел торнадо…
Роуну не хотелось ругать ребенка — он был так похож на него самого в этом возрасте: такой же любопытный, непоседливый, собирающий шишки и царапины, — но эту шалость оставить без внимания было нельзя, поэтому Каллен сделал суровое лицо и сказал то, что требовалось в таких случаях:
— Ты не послушался учительницу и мог погибнуть. Но это еще не все — из-за тебя мог погибнуть и я. Ты должен мне обещать, что никогда больше так не поступишь.
Глаза мальчика наполнились слезами.
— Я буду вести себя хорошо, обещаю, и всегда буду слушаться мисс Дебору и мисс Марту.
Искреннего обещания и раскаяния было достаточно, ведь кроме этого, мальчишку ждали упреки учительниц, поэтому Роун смягчился, улыбнулся и примирительно взъерошил темные волосы ребенка, дружески погладив его по голове.
— Ладно, пошли, — сказал он. — Лучше подскажи, где мне взять немного льда и пару таблеток аспирина. У меня чертовски болит голова.
Мальчик с восхищением посмотрел на Роуна и улыбнулся.
— Я знаю, где лежит аптечка. — Он взял Роуна за руку, и они направились к церкви.
Когда Роун, пошатываясь, добрел до церквушки, его сразу же окружили дети, прибежали также обе учительницы, проявив немедленно нежную заботу о нем. Не ранен ли он? Ему бы сесть, а может, лечь? Почему он встал на пути торнадо? Неужели это так интересно? И что он испытал, увидев смерч?
Виктория не смогла этого вынести и вышла из церкви через боковую дверь. Неудивительно, что Роун был такой сорвиголова, если каждый раз его приключения вызывали столь большой интерес. Его бесшабашные глупые выходки получали горячее одобрение, и, разумеется, он пользовался вниманием дам.
Но ее внимания ему больше не видать.
Машины на автостоянке были в плачевном состоянии: все во вмятинах от крупных градин, с выбитыми стеклами, но больше всего досталось фургону Амоса. Виктории, правда, случалось видеть картины и похуже. Однажды она наблюдала, как торнадо поднял грузовик, подбросил его высоко в воздух, а потом уронил — то, что от него осталось, трудно было назвать машиной. Но сейчас она не могла спокойно смотреть на то, во что превратился «Торнадомобиль», оказавшийся теперь совсем не там, где его припарковал Роун.
Она обошла вокруг того, что осталось от любимого фургона Амоса. Что она скажет старому профессору, как объяснит случившееся? Левая сторона машины была вся измята, ветровое стекло разбито вдребезги. От компьютера и принтера остались жалкие обломки — оборудование бросало по салону, разбивая на мелкие куски. Сейчас все это валялось у задней стенки фургона. А все, что не разбилось, тонуло в луже воды.
Амос убьет ее, это точно!
«Господи, о чем это я!» — с досадой на себя подумала Виктория. Амос не то что плохого слова не скажет, он искренне обрадуется, что они с Роуном остались живы. Но ей легче было представлять себе разгневанного Амоса, чем думать о Роуне.
— Мэм?
Виктория обернулась. Перед ней стоял все тот же мальчик — виновник торжества во дворе белой церквушки.
— Что ты здесь делаешь? Почему ты не со своей группой?
— Я должен вам что-то рассказать, — с вызовом произнес малыш, глядя ей в глаза.
Хотя у нее не было настроения вникать в детские проблемы, Виктория пересилила себя и спросила:
— Ну, в чем дело?
— Это про мистера Роуна. — Мальчик понизил голос до благоговейного шепота. — Он спас мне жизнь.
— А почему ты так считаешь? — спросила она. Если Роун и придумал своеобразный трюк, некую жалкую попытку вернуть ее расположение, то она на эту уловку не клюнет. Он воображает себя эдаким суперменом, неотразимым мужчиной, но выставлять в качестве своего защитника маленького ребенка — это уж слишком!
