Стараясь не шуметь, я поднялся на вторую отметку цеха и выбрался наружу. Дальше пошёл по узкому металлическому мостику, который упирался в лестницу, что вела на землю.
Послышался характерный рев реактивных моторов. Я пригнулся. Всего в сотне метров отсюда в небо поднимался грузовой конвертоплан. Газовые струи, вырывавшиеся из двигателей, разгоняли по сторонам мусор: картонные коробки и обрывки полиэтиленовых упаковок.
Значит, этот район лагеря не так уж необитаем! Пришлось ускорить шаг. Пару раз по пути попадались андроиды-грузчики, не обращавшие на меня внимания. Я казался им предметом окружения, вещью. На большом складе покоились декоративные здания и пластиковые панели, выглядевшие с определенные ракурса как стены домов.
Я не запомнил момента, когда бутафорский город перешёл в настоящий. Декорации вокруг остались прежними, но роботов как-то плавно сменили люди.
Невероятно, но Освенцим примыкал своим задним двором к трущобам какого-то городка! И граница между ними была предельно плавной и незаметной. Будто, она лишь в словах, а не в реальности.
Жители трущоб выглядели совершенно опустившимися, безнадёжными. Существами со шрамами на теле и в душе.
У дешёвого наркобара собралась толпа таких. Внутрь пускали тех, кто мог оплатить дурь. Деньгами или чем-то сворованным. Недалеко от входа корчился наркоман, потерявшийся внутри химического бреда. Другой безумец пытался забраться на стену бара, цепляясь за выкрошенные кирпичи, он тянул дрожащие сбитые руки к старому захлебывающемуся кондиционеру.
Вышибалы спустили по лестнице наркомана, у которого случались ломка, а денег не нашлось. Не удивлюсь, если ПОТОМ его тупо сбросят в канаву, рядом с которой дежурит особая стая ворон. Те «помогают» всем.
Рядом с баром обнаружился старый трейлер, переделанный под киоск или жилище. В любом случае, из его окна торговали спиртом. Выпивку брали те, кто ещё не сидел на дури или те, у кого не хватало на её покупку.
На пустых железных бочках группа местных «жителей», ничем не отличимых от бомжей, пыталась освоить некий барабанный ритм. Получалось откровенно хреново. Да и место нашли неудачное. Над ними нависала стена дома, вся покрытая страшными трещинами. Они расходились в стороны. Как нити паутины. А люди будто попались в неё и даже не заметили этого. Или привыкли.
Показалась группа направленных по четырём сторонам щитов с большими экранами. Обычно подобные телецентры транслируют новости или другую официальную пропаганду. Однако здешние экраны молчали. Они были усыпаны пулевыми отверстиями – видимо, местная банда расстреляла зомбоящики. А Система плюнула на телецентр, списав и его, и неблагодарных людишек.
Мимо проехал шушпанцер[19]. Остановился. Из крыши броневика выдвинулась видеокамера на штанге. Устройство огляделось по сторонам.
«Да всё нормально», – я мысленно сказал ей. Наркоманы дохнут как мухи, бар работает. Спирт продаётся. Мир наполнен химий, подавляющей разум, а не навязывающей его. Что очень правильно. Ведь человек – штука иррациональная. Разум – это чужое. Он – иной способ управлять, не наш способ. Может, когда машины возьмут вверх, то наполнят планету альтернативной химией. Но мы ещё поборемся за право не быть её рабами. Иррациональность – нормальная защитная реакция на перегрузку, и так хотела сама природа, в химической среде которой мы формировались. Так что, «всё путём». Можете уезжать, мальчики.
Камера убралась восвояси, и шушпанцер покатился дальше.
Я вышел к местной городской речке. В стоячей воде, зажатой в узких бетонных берегах, плавал мусор. От неё жутко несло. Я различил, как у дальнего берега барахтается тонущая крыса.
Пространство над речкой полосовалось проводами, большинство из которых тянулось к сломанному телецентру. Эти провода выглядели как сеть, накинутая на город. Я ощутил себя мухой, попавшейся в паутину. Мои действия напоминали бессмысленные дёрганья насекомого. Обречённого и едва живого.
По дороге, параллельным курсом, пробежала бездомная собака. Она мельком взглянула на меня и привычно принюхалась. Повиляла хвостом, будто признала во мне нечто близкое.
