Катерина разделась и на цыпочках прошла в ванную, взглянув по пути на себя в зеркало. Зеркало не обмануло: сегодня она себе понравилась. Катерина даже поняла почему: капелька мужского внимания, и ты снова как куколка. Много ль женщине надо?!
В ванной было тепло. Яркий светильник под потолком заливал крошечную комнату ослепительным белым сиянием. Разноцветные пузырьки на стеклянной полочке, камни и ракушки для украшения, лупоглазый пластмассовый лягушонок на краю ванны.
Вода забила в дно белого корыта тугими струями. Катерина потрогала воду рукой, прибавила горячей и встала под душ. Она рассматривала свои ладошки со следами ссадин — это она так тормозила по асфальту. Потом сняла с веревки розовую губку в виде длинноухого зайца и намылила ее.
Минут через двадцать Катерина, чистенькая, с мокрой гривой потемневших от воды волос, зашла в кухню. Щелкнула кнопкой выключателя чайника и мельком посмотрела в окно. На площадке перед домом стоял черный джип. Нет, он, конечно, там был не один. Но таких в ее дворе не было до сегодняшнего дня. Это раз. Во-вторых, те, которые тут «живут», уже мирно «спали», отпустив своих хозяев в их уютные норки.
Этот не спал. Кате даже показалось, что внутри машины возникло какое-то движение, но она не стала разглядывать — какое, да и не разглядеть с высоты восьмого этажа. Она отошла от окна, налила себе чай — в заварочном чайнике плескались остатки под названием «белая ночь», и пошла в комнату, где заливался соловьем телефон.
— Да? Привет, Ань! Поздно, да. Так получилось. Анют, я тебе сейчас что-то расскажу!
Катерина устроилась поудобнее на диване, уткнувшись босыми ногами в теплый полосатый ком — кот Наполеон даже не проснулся, только приоткрыл один глаз и замурлыкал, и стала рассказывать Анне, как день прошел. Ежевечерний ритуал!
* * *
Васильев не уезжал. Он и сам не понимал, что его держит в этом дворе. Ну, во-первых, ощущение безопасности. Во-вторых, ему показалось, что эта маленькая женщина чего-то ждала от него, хоть и не показала. В-третьих, и это было самое главное, — ему не хотелось никуда уезжать.
Он отъехал в глубину двора, откуда ему хорошо были видны окна дома. Почему-то у него было предчувствие, что ее окна выходят именно на эту сторону. У него было звериное чутье. Совершенно необъяснимо все всегда было так, как он это себе рисовал. Он скользил взглядом по темным окнам. Изучал те, что светились в темноте.
Запищал мобильник в кармане куртки. Васильев достал его, уже зная заранее — это Лера. У Леры нюх. И стоит в его душе чему-то шевельнуться, Лера тут как тут: никаких «чуйств». Привязанность, обязанности (Васильева, разумеется!) и секс. Но эти гири странным образом тянули на дно, не давали развиваться никаким другим отношениям.
Васильев много раз пытался все оборвать, но Лера с ее проницательностью всегда была настороже и не давала уйти ему от отношений любым способом. А их, этих самых способов, в арсенале Леры было великое множество. И что самое противное, оба это понимали, но молчали и, когда надо было, даже изображали пару.
Васильев нажал на кнопку:
— Да!
— Зайчик, ты где? — прощебетала Лера.
Ему вдруг захотелось грубо сказать ей, где. Как Леня Сергеев в какой-то из своих песен-«свадеб»: «где-где… в гнезде!» Но ругаться не хотелось.
— Я занят. И я не в Питере, — сказал Васильев.
— Надолго занят? — деловито осведомилась Лера. Васильев скривился: ох, как он хорошо понимал, зачем она об этом спрашивает. Через пять минут она позвонит своему Диме, расскажет ему, что ее «крокодил» в командировке, и мальчик примчится к ней. И будут они изображать любовь и страсть без устали ровно столько, насколько он, Васильев, «уехал». «А может, там и правда любовь и страсть, и есть смысл исчезнуть навсегда?» — подумал Васильев, а вслух вдруг совершенно неожиданно для себя сказал:
— Лера, я занят навсегда, а ты навсегда свободна. — Ему вдруг стало легко от сказанного, как будто в деревенской бане отмылся после тяжелой работы. Ему было безразлично, что Лера вдруг заверещала в трубке, потом завсхлипывала и, наконец, разрыдалась в голос.
