Чтобы не вспугнуть глухарку, я пригнулся и почти на четвереньках начал подходить к лиственнице. Она меня заметила, но не сошла, так как глухари в отличие от рябчиков не боятся собак, а мой вид больше напоминал четвероногое животное. Глухарка даже недовольно закудахтала, когда я подошел слишком близко. Не вставая, я прицелился и выстрелил. Попал, но пуля, видно, прошила лишь крыло, и глухарка не упала, а, кудахча, перешла на другой сук. Я снова выстрелил и явно промазал: птица продолжала сердито ворчать, переминаясь с ноги на ногу. Очевидно, я сильно волновался. Рябчиков мне удается снимать с любого доступного расстояния и с первого выстрела, несмотря на их гораздо меньшие размеры. Я глубоко вздохнул, успокаивая себя, и только с третьего выстрела добился своего — птица, кувыркаясь, полетела вниз.
Наконец, подбежал пес и начал с остервенением душить добычу. Я дал ему эту возможность, зная, что впоследствии он будет готов часами сидеть под деревом, облаивая дичь и зазывая охотника, чтобы ощутить сладость добычи. Правда, Мальчик не совсем правильно понял меня, решив, что я отдаю ему глухарку насовсем. Когда я попытался забрать птицу, он схватил ее и бросился в сторону. Пришлось догонять и внушать ему слово «нельзя». Кажется, он не обиделся на меня. Ведь у собак свои законы, по которым прав всегда бывает сильнейший. Потому и он был вынужден, соблюдая субординацию, отдать мне добычу. Но чтобы поощрить на будущее его поиск, я все-таки отрезал и отдал ему шею. Он проглотил ее, почти не разжевывая. Любят собаки боровую дичь. Отнеся птицу в палатку и подвесив ее вместе с рябчиками, я не отказался от затеи порыбачить и снова направился тем же путем к реке. Прошел 100 метров — и вдруг опять лай.
Ага, значит, пес понял, что к чему. Способный «парень». На огромной лиственнице, что стояла у самого обрыва, я увидел глухаря и глухарку. Редкий случай. Обычно они живут отдельно. Снова я изобразил из себя вторую собаку и устремился к лиственнице. Увлекшись, я не заметил еще двух глухарей, которые расположились на моем пути и сошли только, после того, как я чуть не наступил на них. Но далеко не отлетели, а уселись на ту же лиственницу, под которой, деловито все обнюхивая, шнырял Мальчик в ожидании меня. Я присел, отдышался и только после этого, тщательно прицелившись, выстрелил. Огромный глухарь, ломая сучья, полетел вниз. Пес кубарем скатился с обрыва и стал так рьяно душить и рвать птицу, что я начал опасаться за глухаря. Крикнув собаке «Нельзя!», выстрелил в другого. Он замахал крыльями, отлетел метров на 50, а потом вдруг рухнул вертикально вниз. Новый выстрел отвлек Мальчика. Он уже знал, что после выстрела сверху падает птица, которую позволено трепать. И поэтому, увидев нового глухаря, бросился к нему. Я был доволен собакой. Мальчик вел себя именно так, как нужно. Собака всегда должна бежать на выстрел. Охотники часто этим пользуются, когда хотят отозвать к себе слишком увлекшегося охотой пса. Зов по имени обычно остается в таких случаях безрезультатным, ибо у собаки он рефлекторно связан лишь с получением пищи. Но инстинкт охоты у охотничьих собак развит сильнее всех остальных инстинктов. Поэтому только звук; выстрела, связанный в ее сознании с близкой жертвой, может отвлечь ее от охоты, которая в данном случае нежелательна. С другой стороны, если собака взяла нужный след, тут уж надо воздержаться от нежелательных выстрелов, чтоб не отвлекать ее.
Обратно я решил пойти берегом реки. И тут неожиданно сделал открытие. На осыпном обрыве, подмываемом рекой, виднелись многочисленные следы глухарей. Так вот почему их сюда тянет! Они здесь, оказывается, собирают камешки, чтоб обновить «жернова» в желудках для переваривания грубой зимней пищи. Я много раз слышал, что боровая дичь собирается на береговых отмелях для сбора камешков, но ни разу не видел этих излюбленных ими мест. И вот одно из них передо мной. Да, можно считать, что мне здорово повезло. Жаль только, что слишком поздно я его обнаружил, ибо удачнее всего охота на таких россыпях в основном в сентябре.