Охочусь я на глухаря теперь немного иначе. На этот счет выработал даже теорию. И теперь, когда услышу призывный лай собаки, не спешу. Иду на зов, давая глухарю привыкнуть к беспокойному соседу, который, если пораскинуть глухариным умом, совсем не опасен. Пусть себе там беснуется внизу, на дерево-то ему не залезть. Меня глухарь тоже видит. Но я и не скрываюсь, наоборот, иду, выбирая открытые места. Пусть тоже привыкает ко мне и пусть тоже убеждается, что я не более опасен, чем собака. Я же тем временем иду без резких движений, спокойно и не по прямой, а будто хочу пройти мимо. Главное — быть все время в поле зрения глухаря. Стоит скрыться за деревьями, птица начнет беспокоиться и может сняться с дерева. Не надо ее поэтому понапрасну волновать. Конечно, можно было бы поступить и иначе, то есть, с самого начала скрываясь за деревьями, незаметно подойти на выстрел. Но в этом случае любое неосторожное движение может обнаружить тебя и глухарь, неожиданно увидев близко незнакомое существо, может испугаться и улететь до выстрела. Поэтому лучше с самого начала вовлечь его в игру и подходить в открытую, не таясь. При этом способе можно без опаски шуметь, разговаривать с собакой и, в общем, вести себя самым непринужденным образом. Очень важно только не суетиться и я не спешить. Тогда и выстрел получается верным, ведь можно выбрать удобную позицию и стрелять не из-за кустов, а с открытой поляны.
Способ свой я уже проверил и пользуюсь теперь только им. На Хурингду я успел сходить уже несколько раз. Последний раз возвращался по заберегам. Шел, как по натертому паркету. Однако больше такого удовольствия испытать не смогу, так как река спала, и припай повис над водой. Ступать на него теперь опасно. На лыжи же становиться еще рано, несмотря на то, что мощность снежного покрова 20–30 сантиметров. В условиях тайги этого слоя явно недостаточно. Надо дождаться, когда снег не только станет глубже, но и уплотнится. В противном случае можно лишиться последних лыж. И, следовательно, надо ждать, когда снег совершенно скроет весь таежный бурелом. Поэтому сейчас ходить еще труднее, чем раньше, и я возвращаюсь с охоты вконец измотанным и со зверским аппетитом. И первое, что делаю, — набрасываюсь на еду. Только утолив голод, начинаю растапливать печь и заниматься домашним хозяйством. Работы вообще сейчас так много, что я просто не успеваю все делать. Ведь кроме добывания мяса надо спешить с установкой капканов. А мои темпы в этом деле явно недостаточны. Мне пока ни разу не удавалось в день поставить больше пяти-шести капканов. Их же у меня около двухсот. Конечно, со временем, когда прекратится погоня за птицей, я буду больше уделять внимания капканам, но тогда могут ударить морозы. А в мороз это делать труднее, так как для установки капкана рукавицы приходится снимать, ибо настораживание — тонкая работа. Да тут еще вонючая приманка, которую надо доставать из сумки тоже голыми руками, а потом, чтобы избавиться от зловонного запаха, мыть их снегом. Так что рукам достается больше всего.
Вечерами, вместо того чтобы отдыхать, я опять вожусь с капканами, потому что многие из них оказались недоброкачественными. Около 20 процентов из имеющихся было просто браком, а остальные пришлось доводить до нормального рабочего состояния.
Я сильно похудел за эти дни. На охоту выхожу теперь каждый день, невзирая на погоду, потому что капканы можно ставить в любое время. Вообще-то мне нравится это занятие. Поэтому даже в самую промозглую стужу я с удовольствием выхожу из дому. Меня привлекает в этом деле возможность проявить творчество. Ведь чтобы соболь пошел в капкан и попался, нужно быть хитрее его.
Способов постановки капканов много. Каждый охотник ставит по-своему. Главное, чтобы капкан не заносился снегом. Для этого придумывают всевозможные сооружения. Здесь, в нашем госпромхозе, чаще пользуются так называемыми «печками», или домиками. Делаются они либо из палок и веток, либо из снега. Важно, чтоб получилось помещение, огражденное сбоку и сверху стенками и потолком и имеющее вход. Внутри домика кладут приманку, а у входа ставят капкан.
