Но так случилось, что в ту ночь Освальд лишь чудом избежал гибели. Во дворце, должно быть, проведали о маленьком любовном приключении, и Освальд со своей залитой луной вершины неожиданно заметил не одну, а целых три зловещие фигуры, которые начали подниматься по трём разным граням. На его счастье, у пирамиды Хеопса имеется четвёртая, и к тому времени, когда арабские головорезы добрались до вершины, любовники были уже внизу и садились в машину.
Запись от 24 августа повествует как раз об этом драматическом моменте. Она приведена здесь точно, слово в слово, запятая в запятую. В тексте Освальда ничего не изменено, ничего не убавлено и не прибавлено:
24 августа 1946 г.
— Он отрубит Изабелле голову, если сейчас её поймает, — сказала Изабелла.
— Ерунда, — ответил я, хоть и понимал, что, скорее всего, она права.
— И Освальду он тоже отрубит голову.
— Мне нет, дорогая госпожа. Ещё до рассвета я буду за много миль отсюда. Прямо сейчас двинусь вдоль Нила к Луксору.
Мы быстро удалялись от пирамид. Было половина третьего ночи.
— Ты едешь в Луксор? — спросила она.
— Да.
— Изабелла едет с тобой.
— Нет, — сказал я.
— Да, — сказала она.
— Путешествовать с дамой против моих принципов.
Впереди виднелись огни. Это был отель «Мена хауз», место, где туристы останавливаются в пустыне неподалёку от пирамид. Почти перед самым отелем я затормозил.
— Здесь я тебя высажу, — сказал я. — Мы прекрасно провели время.
— Как, ты не возьмёшь Изабеллу в Луксор?
— Боюсь, что нет. Выходи!
Она стала выбираться из машины, но, опустив одну ногу на землю, задержалась и вдруг, обернувшись ко мне, обрушила на меня поток таких грязных слов, лившихся, впрочем, весьма плавно, каких я не слышал из уст ни одной дамы года… эдак с 1931-го в Маракеше, когда жадная старая герцогиня из Глазго сунула руку в коробку с шоколадными конфетами и её в палец ужалил скорпион, которого я поместил туда для безопасности (том XIII, 5 июня 1931).
— Ты омерзительна, — сказал я.
Изабелла выскочила из машины и с такой силой хлопнула дверцей, что автомобиль подпрыгнул на колёсах. Я тут же уехал, возблагодарив небеса за то, что избавился от неё. Не выношу дурных манер у хорошенькой женщины. Первое время я ехал, поглядывая в зеркало, но как будто за мной пока никто не следовал. Добравшись до окрестностей Каира, я стал петлять по боковым улицам, избегая центра города. Я не особенно беспокоился. Вряд ли королевские ищейки зайдут так далеко, однако возвращаться сейчас в «Шеперд» было бы полным безрассудством. Да, собственно, и незачем, поскольку весь мой багаж, кроме небольшого чемодана, находился в машине. Я никогда не оставляю чемоданы в номере, когда в чужом городе выхожу из отеля вечером. Я люблю полную свободу передвижения.
Намерения ехать в Луксор у меня, разумеется, не было. Теперь я хотел как можно скорее унести ноги из Египта. Я не люблю эту страну. И думаю, что никогда не любил. От этого места меня зуд продирает по коже. Везде грязь и отвратительная вонь. Но ничего не поделаешь, приходится принимать вещи такими, каковы они есть. Это действительно довольно гнусная страна; у меня даже есть подозрение, хоть мне и противно говорить об этом, что египтяне моются гораздо менее тщательно, чем остальные жители планеты, — возможно, за исключением монголов. И уж конечно, они моют посуду не по моему вкусу. Хотите верьте, хотите нет, но на краю чашки, которую мне подали вчера за завтраком, был длинный шершавый след губной помады кофейного цвета. Бррр! Это было отвратительно. Я сидел и смотрел на неё, стараясь представить себе, чья слюнявая нижняя губа могла сотворить это безобразие.
Теперь я ехал по узким грязным улочкам восточной окраины Каира. Я точно знал, куда еду, поскольку успел всё взвесить, ещё когда мы с Изабеллой спускались с пирамиды. Я ехал в Иерусалим. До него рукой подать, к тому же этот город всегда приводил меня в восхищение. Более того — это самый краткий путь из Египта.
1. Каир-Исмаилия. Около трёх часов езды. По дороге, как обычно, пою арии из опер. В Исмаилию прибываю в шесть-семь утра. Заказываю номер, затем два часа сна. Далее душ, бритьё и завтрак.
