Индабур холодно уставился на Ренду.
— Вы понимаете, что я глава вооруженных сил Основания? Имею ли я право распределять свои силы как хочу или нет?
— Ваше превосходительство, Вы имеете полное право, но некоторые вещи невозможно так делать.
— Я не признаю невозможного. В нашем положении опасно отделять один флот звездолетов от другого. Это будет только на руку противнику. Мы должны объединиться, посол в военном положении, как и в политическом.
Ренду от волнения весь напрягся и заговорил, нарочно опустив титул:
— Вы чувствуете себя сейчас в безопасности перед выступлением Сэлдона. Вы хотите пойти против нас. Месяц назад Вы были мягким и уступчивым, когда наш флот победил Мула при Торелле. Я должен напомнить Вам, сэр, что флот Основания был побежден в битвах целых пять раз, а корабли независимых торговцев выигрывали битвы.
Индабур угрожающе нахмурился.
— Вы больше нежелательны на Терминусе, посол. Ваши бумаги будут подписаны сегодня же вечером. Более того, ваша связь с демократическими силами будет тщательно изучена.
— Когда я уеду, — сказал Ренду, — вместе со мной отправятся и наши звездолеты. Я ничего не знаю о демократах. Я знаю только одно: звездолеты Основания сдавались в плен Мулу из-за предательства их высших офицеров, а не наоборот. Я Вам говорю, что двадцать звездолетов Основания сдались в плен при Хорлеггоре по приказу их адмирала, причем противники даже не успели вступить в сражение. Этот адмирал был Вашим сподвижником — он председательствовал на процессе моего племянника, когда тот вернулся с Калгана. Это не единственный случай, о котором мы знаем, и наши звездолеты не собираются рисковать, оказавшись под командой потенциальных предателей.
— Вас возьмут под стражу, прежде чем вы покинете это помещение, — ответил Индабур.
Ренду повернулся и ушел. Его проводили презрительные взгляды правящей верхушки Терминуса. Было без десяти минут двенадцать!
Бейта и Торан тоже прибыли. Они привстали с сидений, когда Ренду проходил мимо.
Он мягко им улыбнулся.
— Вы все-таки здесь. Как это вам удалось?
— Магнифико был нашим политиком, — усмехнулся Торан. — Индабур настаивает, чтобы он сочинил на Визи-Сонаре композицию о Временном Сейфе, где мэр, несомненно, будет являться главным героем. Магнифико отказался прийти без нас, и его невозможно было уговорить. Эблинг Мис тоже с нами, вернее, был, он только что куда-то отошел.
Внезапно, почувствовав неладное, Торан встревоженно спросил:
— Что случилось, дядя? Ты плохо выглядишь.
Ренду кивнул.
— Ты прав. Наступают плохие времена для нас, Торан. Боюсь, когда покончат с Мулом, придет наша очередь.
Они заметили, что к ним направляется Притчер, строгий и торжественный, в белом костюме, приветствуя их легким поклоном головы. Бейта протянула руку, улыбаясь одними глазами:
— Капитан Притчер! Значит, вас отпустили.
Капитан пожал ей руку и поклонился еще ниже.
— Ничего подобного. Доктор Мис, насколько я понял, настоял на моем присутствии здесь. Но это лишь временно. Завтра вновь под домашний арест. Сколько сейчас времени?
— Без трех минут двенадцать!
А на Магнифико жалко и больно было смотреть — казалось, что-то его сильно угнетает. Все его тело изогнулось в чрезмерной и вечной попытке выглядеть как можно незаметнее. Ноздри длинного носа смешно раздувались, большие опущенные вниз глаза иногда бегали по сторонам. Он уцепился за руку Бейты и, когда она наклонилась, прошептал:
— Как вы считаете, миледи, все эти могущественные люди присутствовали на концерте, когда я играл на Визи-Сонаре?
— Думаю, что все они там были, — заверила его Бейта и мягко потрясла за плечо. — Я уверена, что все считают тебя самым великим исполнителем на Визи-Сонаре во всей Галактике. А твой концерт — самое изумительное из всего, что они слышали, так что выпрямись и сядь правильно. Ты должен вести себя с достоинством.
Он слабо усмехнулся на ее шутливо-грозное замечание и медленно выпрямился.
Был ровно полдень! Стеклянный куб больше не пустовал. Вряд ли кто помнил сам момент появления Сэлдона. Это произошло как-то слишком быстро: ничего не было — и вдруг все увидели ученого. Сэлдон сидел в кресле-каталке, старый и сморщенный, одни глаза его сверкали. На коленях страницами вниз лежала книга. Голос его был стар и мягок.
