Дверца распахнулась внезапно. Забелил воздух шалый апрельский снег, закуржавел бороду княжого воина Кожи.
- Боярышня, инок требует тебя. Велено привесть. Всеволожа глубже надвинула разлапистую шапку атласной ткани с опушкой из бобрового меха, запахнула зимний меховой опашень, легко выскочила, опираясь на руку воина. Платонида рта раскрыть не успела, как её подопечная углубилась в лес при поддержке расторопного спутника.
- Кто уведомил инока обо мне? Князь?
- Государь… про тебя… ни звука! - совсем запыхался Кожа. - Макарий сам молвил: «Деву с собой привёз. Пошто прячешь?»
Подошли к чёрной кельице на тесной поляне, очевидно раскорчёванной руками отшельника. Ступив за порог раскрытой Василием Кожей двери, Евфимия сразу увидела Макария, поразилась величественной его осанке. Ничто и никто не бросался в глаза в тесной избушке, даже высокий Василиус, стоявший в углу, - только инок в чёрной скуфейке, чёрном подряснике, подпоясанном вервием. Что исполняло его величием? Лик, осветлённый лишениями? Взор, возвышенный мыслями?
- Спаси тебя Бог, сирота Евфимия, - благословил пустынник вошедшую.
Она припала к высушенной руке.
- Отшельник пожаловал говорить с тобой, - подал голос князь.
Боярышня робко глянула на молодого затворника. Он доброй улыбкой приободрил её:
- Спрашивай, невеста Христова. Ведь жаждешь услышать от меня нечто.
Евфимия многажды отгоняла мысли о монашеской келье - последнем прибежище, оставленном ей судьбой.
- Я не невеста Христова, - вымолвила она. - Грешная мирянка.
- Спрашивай, спрашивай, - пропустил инок её слова: - Тебе надобно знать…
Противилась этому «надобно», однако спросила:
- Пошто ты покинул мир? По крайности, личному попечению или слабости?
- Не то, не то и не то, - потряс головой Макарий. - Тяжёлые времена побуждают печься не о себе, а о всех. Богоненавистные дела творятся у нас по заветам дьявольским. Не токмо между простыми людьми, между честными и великими. За всякое важное и пустое дело начинается гнев. От гнева - ярость, свары, прекословия враждующих сторон. Нанимаются сбродни. Пьянчливые, кровопролитные люди замышляют бой, души христианские губят. А привычка сквернословить ещё с дорюриковских славянских времён? Нет такого больше нигде между христианами. А хождения к лихим бабам, завязывание узлов, зелья, ворожбы? А венчание девочек ранее тринадцатого года? А торговые дела духовенства белого и чёрного, дача денег в рост? Всех грехов не исчислишь. Их отмаливать не в миру, а в пустыни, ближе к Богу, в молитвах обретя истину.
- Жилище молитвы - сердце, жилище истины - разум, - храбро вставила Всеволожа.
- Истина - озарение свыше, - ответил пустынник. - Достигается не путём рассуждений, но постоянным очищением души, совершенным безмолвием чувств и помыслов, непрестанным упражнением в Богомыслии и молитве умной.
- Как помогло обресть истину это безмолвище? - оглядела Евфимия закопчённую кельицу с маленьким очагом в углу.
- Успокоился и молчал, - объяснил Макарий, - сидел и собирал ум в себе.
- Этого ли достаточно? - усомнилась боярышня.
- Для сосредоточения и усиления внимания, - терпеливо отвечал Макарий, - очень важны положение тела, связь молитвы с дыханием, собранность всего себя в верхней части сердца.
- И приблизишься к Божественному? - горячо дыша, допытывалась Всеволожа.
- Появление существа Божеского, - отвечал отшельник, - обыкновенно открывается безмолвствующим в образе света. Его можно иногда видеть и телесными очами.
- Утомила сверх меры! - ворчал Василиус в углу.
- Растолкуй, преподобный, - увлеклась Всеволожа, - как выдерживаешь такую жизнь?
- Божьей волею, - перекрестился Макарий. - Когда пришёл, пустыня здесь была непроходимая. Ни стежки. Ни куда ступить ногой. Много гадов ползающих видел, един единствуя. Звери приходили к келии и ночью, и днём. Стада волков рыли и ревели возле немудрящего моего жилища. Иногда медведи окружали, но безвредно. Потом звери яко кротчайшие овчата ходили за мной, пищу принимали из рук. А какая пища? Зёрнышки, сочиво… Зимой однажды от великой бури занесло всю келью снегом. Так и жил в снеговой пещере, Богу тёплые молитвы воссылал.
