- Кто открыл тебе сие?
- Сердце-вещун.
- Как знаешь, что наследником?
- Её дитя могло быть моим.
Василиус отступил к одру, взял с поставца у изголовья Евангелие, раскрыл наугад, прочёл и, скорбно поморщившись, отложил, не закрывая. Евфимия медленно подошла, перечла развёрнутые страницы, сказала:
- Угадываю, на какой стих Послания апостола Иакова пал твой взор.
Князь молчал, как бы выжидаючи.
- На четырнадцатый, - объявила она. - Тут сказано: «…каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть».
- Про смерть не дочёл, - отвернулся Василиус и, распахнув двери, крикнул: - Кожа!
Вошёл благообразный коренастый крепыш в воинской сряде, белокурый, светлоокий, двукрылье волос - во все плечи, борода - во всю грудь.
- Пусть изготовят кареть, - велел князь. - Еду с боярышней Всеволожей.
- Куда? - спросила Евфимия, когда исчез Кожа.
- К Желтоводцу Макарию, - пояснил Василиус. - Сей местный уроженец, сын посадского, покинул отчий дом в ранней юности, поменял в пути одежду у нищего, явился в рубище в монастырь, постригся. Спустя три года родители его отыскали, да вернуть не смогли. Рассказывают, отшельничает он в келье на берегу Волги близ озера Жёлтые воды. Проповедует мордве, черемисам, чувашам веру Христову. Чудотворец! Хочу напутствоваться благословением перед бегством в Орду.
- Постыдись, - нахмурилась Всеволожа, - при живой жене ехать к святому человеку с девицей!
Василиус глянул сумрачно.
- Переждёшь в возке. Беру, чтобы не сбежала. От твоей толстой мымры может статься невероятное: подкупит любого стража. Иди. Соберитесь вборзе.
Похищенница, зная упрямца с детства, не потратила силы на вздорный спор. Да и засиделась теремная затворница, захотелось встряхнуться.
- Платонида точно что не сухая, однако ж она не мымра, - возразила Евфимия, уходя.
Под воркотню раздосадованной княжеским сумасбродством пестуньи и при её пособе оделась быстро. Четверня ждала у ворот. Кареть, обитая чем-то выцветшим, была изрядно стара, но отмыта от апрельских грязей. Чавкала копытами конная обережь вокруг. Василиус восседал на чубаром жеребце в нарядном седле. Рядом молодцевата прибывший из Москвы Кожа на каурой кобыле. И вот путники устремились вниз от кремля по кисельной свежеоттаявшей улице. Горбились то дощатые, то соломенные крыши за тынами, слышались грубые понукания. Осевшая под Платонидой кареть жалобно скрипела и немилосердно трясла, вызывая мамушкины охи и ахи.
Когда позади осталось подградие и голый березняк запестрел в оконцах, колымага то и дело стала проваливаться в промоины. Всадники останавливались, дружно спешивались и под руководством Кожи начинали работу чуть ли не по колено в воде.
- Задок, задок подымай! Веселей берись!
- Но, но, окаянные!
- Тьфу, растакую твою…
- Па-а-береги бабий слух!
Всеволоже было неловко, что вместе с каретью как бы и её подымают холопьи руки. Платонида же не испытывала неловкости и на предложение боярышни выйти отрубила:
- Ещё чего!
Окончательно увязли, едва дорога спустилась к берегу. По одну сторону волглый лес, по другую - в ледяной чешуе вода и далёкий опоясок лесной меж водой и небом. Обережь осталась возле рыдвана, алалыкая в стороне тесной кучкой. Князь же с верным воином Кожей углубились в березняк, подчернённый елями.
- По нужде? - тоскливо изрекла Платонида.
- Я расслышала: к месту прибыли, - сообщила Евфимия. - Князь спросил Кожу, как нашёл место, тот сказал, что берёзка здесь согнута, связана буквой «рцы».
Платонида прилипла носом к оконцу, не углядела берёзовую букву, опять разворчалась на сумасбродство Василиуса. Сумасброд тут же стал соседствовать в её рассуждениях со словами «самодержавен», «самовластен» и в конце концов - «самодур».
- Ну на что доброму женатому мужику девица? - возмущалась «мамушка Латушка». - Хоть бы и великому князю! А он уже не великий, а столкнутый.
Всеволожа не откликалась, думала своё. От Василиуса - не от Васёныша! - не очень-то мудрено сбежать. Что же её удерживает? Бросится свергнутый венценосец к татарам - как в омут канет. Не конец придёт бедствиям Руси, а начало. Дядюшка Юрий на ладан дышит. Василий Косой в порфире - серый волк в шкуре льва. Шемяка всё удельным «братьям» раздаст и ордынцев лакомыми кусками употчует за голубой призрак власти. Каково-то будет подвластным! Держится всенародная надежда Василиус за краешек своего великого княжества, кто пособит ему удержаться? Всего два советника остаются при нём. Андрей Голтяев беден умом, Андрей же Плещеев - опытом. Евфимия тяжело понурилась…
