- Ба!.. Лакомство-то какое!
Двинулся было на хрупкую Всеволожу, да богатырство Калисы его смутило. Должно быть, решил: с двумя не управится. Приказал:
- Выходи по одной!
Всеволожа приблизилась, протянула руку за бердышом:
- Дай оружие!
- Не замай! - остервенился воитель.
Получив ногою в живот удар, достойный пани Бонеди, ратник взвыл, согнувшись пополам. Калиса переняла бердыш, стянула кушаком руки за спиной.
- Кто таков? - спросила Евфимия.
- Ортемка Рухл, великокняж человек…
- Лгач! - потеряла терпенье боярышня, принимая Ортёмку за одного из охранышей Фёдора Трябла, перепившихся через меру. - Заруби на носу: един есть великий князь в Суздальской земле - Василий Васильевич!
Тут и случилось чудо. Вошёл младень, узкобородый, горбоносый, глаза запавшие. Расстегнул тёмно-зелёную киндячную шубу на зайцах. Впился взором в Евфимию:
- Евушка?
Придя в себя, боярышня низко склонила голову.
- Будь здрав, государь!
- И ты здрава будь, Евфимия Ивановна!
Вязень, поднявшись с полу, выскользнул за дверь. Следом степенно вышла Калиса.
- Никому входу нет! - выглянул за ней и приказал своим людям князь. Скинул шапку из козлячего пуха, сбросил шубу на широкую лавку, уселся на неё, оставшись в зипуне из белой тафты, и обратился к Евфимии: - Не чаял тебя тут встретить!
- Васёныш меня похитил, - пояснила она, - когда покинула отчий дом, отнятый твоей волей.
- Моей волей? - изумился Василиус.
- После того, как ты батюшку ослепил, - жёстко продолжила Всеволожа.
- Я?.. Ослепил?.. - ещё более изумился Василиус.
- Стало быть, не ты - твой приказ, - отступила Евфимия, сев у противоположной стены.
- Входя, слышал твои последние слова, Евушка, - произнёс Василиус с тихой радостью и продолжил с большой печалью: - Сызнова наступило моё невремя. Казни Бог на ны шлёт: овогда вёдром, овогда пожаром и иными бедами, а овогда ратью, бессмысленною, кровавою… Побежал в Новгород. Оттуда - на Мологу. Затем - к Костроме. Васькин тиун Ватазин не открыл предо мною ворота. И вот - я в этом сельце. Отряд здешний мои люди побили. Главаря посадили в погреб, дабы отрезвел перед смертью.
- С ним был Бунко, когдатошний начальник кремлёвской стражи, - обеспокоилась Евфимия.
- Карион - тоже в погребе, - объявил Василиус - Переветчик ответит за перевет.
- Отпусти его, - попросила боярышня. Бывший великий князь похрустел перстами и заговорил о ином:
- По земле молвка тянется, будто Васька Косой сговорил тебя под венец.
Евфимия поднялась, круто повернулась и скрылась за занавесью в своей одрине. Уходя, молвила:
- Сговорил бы, сидела бы сейчас на Москве, а не в деревне Падун.
- Так-то оно так, - услышала она государев голос- Да не Бунко ли с отрядом Васькиной обережи и присланы везть тебя на Москву? Ишь, одебелела здесь, аки маков цвет!
- Взойди-ка сюда, Василиус, - пригласила Евфимия.
Князь взошёл в ложню, пощипывая узенькую бородку.
Она расстегнула пятнадцать пуговиц отделанной кружевом телогреи с длинными до подола рукавами, распахнула её, рванула за ворот сорочку белую, нижнюю, обнажила бок, часть груди… Он увидел на нежной девичьей коже свежие рубцы от недавних ран, отшатнулся, прижал ладони к щекам:
- Прости, Евушка!
- Бабке твоей Евдокии, - отступила боярышня, - пришлось обнажаться пред сыном Юрием. Злословил о целомудрии матери, видя её наряженность и весёлость, а под нарядами- власяница, кожа иссохла, от лишнего воздержания. Стыдись уподобиться дяде! Ты вынуждаешь открывать язвы не перед сыном - перед отвергнувшим меня женихом.
- Матушка сказывала, - поднялся князь, - бабка моя щепетухой была, любила наряжаться и нравиться.
- Панфирь твоя матушка, кошка дикая, - оправляла платье Евфимия. - Не устроила б свару на брачной каше, сидел бы ныне на отчем столе, не шатался бы векую. Бабка же твоя говорила: «Кто любит Христа, должен сносить клевету и благодарить Бога за оную».
- Чем искуплю вину?- умоляюще смотрел на бывшую невесту князь.
- Отпусти Кариона, - попросила она. - Кабы не он, не свиделась бы с тобою в темнице Тараканова дома. Помнишь?
Князь пересёк избу, отворил дверь, крикнул вниз:
- Андрей Фёдорыч!
Борзо зацокали по ступеням шаги. Взошёл один из двоюродных братьев Плещеевых, тот, что помоложе: усики - пушок, бородка едва наметилась. Узнав Евфимию, стал как вкопанный.
