- Можно ли? - приотдёрнул дверную занавесь Карион.
- Ох, входи, - разрешила мнимо болящая.
Бунко вошёл не один. С ним - молодой бородач в теплом песцовом зипуне с пятном крови на поле зипунной.
- Не поставь во грех, боярышня, - твёрдо произнёс он. - Хочу убедиться яве: вправду ли пребываешь не в полном здравии?
- Стало быть, ты есть Фёдор Трябло? - тихо вымолвила Евфимия. - Присядь, погляди: довезёшь ли меня такую?
Гость расстегнул зипун, опустился на то место, где до него сидел Карион.
- Не довезу- не надолго переживу, - вздохнул он. - Князь Василий Юрьич зело суров!
- Никак это ты нёс меня в подземелье из башни, когда Олфёр Савёлов погиб? - узнала его Евфимия. - Помнишь мой вид? Вот и рассуди: в измогу ли было мне за столь малое время твёрдо стать на ноги?
- Немедля пошлю в Кострому, - пробурчал Фёдор Трябло. - Пусть везут лечца Левкия. Он решит: долго ли временить.
Сердце боярышни ёкнуло. Такой оборот дела ещё более сокращал срок для измышления выхода. Бунко бровью не повёл. Большим усилием сохранила спокойствие и Евфимия.
- Расскажи, как брали Москву, - попросила она оружничего. - Вижу, ещё не стёрлась кровь на твоей одежде. Ишь, как возмужал за несколько-то седмиц!
- Ещё бы не возмужать! - нахмурился Трябло. - Близость смерти не молодит. Попадись на глаза Нил Нефедьин, кожу бы с живого содрал этими вот руками, - сжал он булыжные кулаки.
- За что? - не понял Бунко.
- Это Нил вывел из-под земли полонённого московского воеводу! - напомнил Фёдор. - Боярин Котов доказал князьям вины Нефедьина. - Оружничий обратил взор к Евфимии. - А тебе князь Василий Юрьич послал со мной таковы слова: «Не слично опасаться меня дочке Ивана Дмитрича. Отец был вельми велик: дщери венчатель, царствию вводник! Не для доиска мне потребна Евфимия Ивановна, а для свадебной каши».
- Однако ж ты не успел поведать, как Москву брали, - перебила боярышня.
- Ох! - омрачился гость. - Бывший великий князь, бежа от нас в Новгород, оставил беречь Москву вызволенника Юрия Патрикеича. А тот - навычный в войских делах старый лис! - выкатил на стены арматы, огненную стрельбу, привезённую из немецкой земли ещё покойным великим князем, сыном Донского. Не один двор в Москве пожгли, пока враз умились делать для армат зелье. Смешают серу, селитру, уголья, вложат в заткнутый ствол - гром и молния! Наши-то пушки - старые большие махины для метания камней в осаждённых. Ну, мы, подступив, сделали примет к стенам из леса и хвороста, подожгли, дабы удалить защитников дымом и огнём. А они, как смоляне против Витовта, развесили сети перед стеною, поймали в них кучами наших ратников, внесли смятение, вылезли, отобрали махины для метания камней.
- Как же вы всё ж таки Москву взяли? - недоумевал Бунко.
- А ломовые пушки на что? - гордо распрямился оружничий. - Бах да бах! Стены и не выдержали. А тут вятчане осерчали. Пошли на приступ чёрными волнами… И не помогли московлянам ни котлы кипящие, ни смола горящая. Так-то вот!
- Накорми героя, Карион, напои, - попросила Всеволожа, делая лёгкое ударение на последнем слове.
- Не мешкая, пошлю за лечцом, - встал Трябло. - А ты, будущая государыня наша, поправляйся вборзе.
Ушли собеседники мужеска пола, тут же явились - женска.
- Что делать, дитятко? - всплёскивала крупными дланями Платонида.
- Нет с нами Полактии! - сожалела Калиса. - Глянула бы на княжеского поддатня, чтобы не шелохнулся!
Вдали, где-то на околице, завязался невнятный шум. Поначалу и внимания не обратили.
- Поищите щель в плотном охранении, сквозь неё утечём, - размечталась боярышня.
- Искали, - буркнула Платонида. - Непроницаемо!
Шум усилился.
Выбил дробь конский топ за окном.
- Пойду вникну, - обеспокоилась хозяйка избы. - Инда разгулялись людишки нашего гостюшки.
Едва она вышла, дикий крик сотряс старенькую оконницу. Черной бранью ответили ему во дворе. Зазвенело железо, будто учали точить мечи.
- Ой, сестрица, поторопись опрянуться, беду чую, - подала Калиса платье боярышни, стала помогать одеваться.
Обе не вдруг заметили, как всё стихло.
- Чтой-то вроде оглохли мы? - вслушивалась Калиса.
Тут из подклета наверх по лестнице занабатили шаги: бум, бум, бум! Девы, выскочив в горницу, столкнулись с бердышником невзрачного вида. Он в изумлении раскрыл рот:
