Окованного в цепях ведут. Безбородый. Зато усы мощные - белым коромыслом, хоть ведра на них цепляй.
- Дай, - вырвала Всеволожа зрительные трубки у лесной девы и содрогнулась. - Это Юрий Патрикеевич Наримантов, литовский выходец, воевода Василиуса. Господи! В кобеняке из простого сукна, с чужого плеча… Сила мятежная сызнова одолела!
- Нам-то что! - отошла от окна Фотинья. - И та, и другая сила тебя не жалует.
- Я не о себе - обо всех, - отступила к одру боярышня. - Василиус какой-никакой, а Господень постав ленник. Беда помазанника - беда народа. Быть на Руси большой сваре, конец её никому неведом.
- Им свариться, нам в лесу ягоды сбирать, - рассудила Фотинья. - В сей чёрный час об единственном думать надобно: как самим спастись.
Асфана внесла взварные калачи.
- О, гужи с чесноком!- обрадовалась Фотинья. Один калач подала Бвфимии, другой сама надкусила и… тут же выплюнула. - Да они с рубленым осердием! Угодница-негодница! - гневно глянула она на татарку.
Та тем временем с удовольствием поглощала пирог-калач.
- Сегодня пяток, постный день, - объяснила ей Всеволожа.
- Их татарскому мясоеду нету конца, - проворчала Фотинья.
Асфана вышвырнула в открытое окно недоеденный кусок и выскочила из ложни.
- Лучше б не признавалась, что по-русски кумекает, - вздохнула лесная дева.
Однако обиженная тут же и воротилась. Лик каменный, а голос дрожит.
- Найоны! Сюда! - кратко сообщила ясырка.
За дверью послышался лязг оружия, многоногий топот, стихший где-то внизу. Выше затопали лишь две пары ног. И вот распахнулась дверь, вошли Косой и Шемяка.
- Оспешался тебя прежде всех лицезреть, Офима, - хриплым голосом заявил Косой.
- Хорошо же моя лекарочка Фишку поставила на ноги! - растянул в улыбке спёкшиеся губы Дмитрий Шемяка.
Боярышня и лесная дева молчали. Лишь Асфана тихо вымолвила:
- Берихелля!
- Что пролопотала ясырка? - спросил Васёныш.
- Лекарку назвала молодцом, - пояснил Шемяка.
- Добро! - Старший брат привалился спиной к стене, поглаживая маленькую бородку. - Лекарку награжу по достою. Теперь же пускай оставят нас, - метнул он взором в Асфану и Фотинью. Те вышли. - Ну что, Офима? - впился он глазами в Евфимию. - Кто на похвальбе ходит, всегда посрамлён бывает? Ха-ха-ха-ха!
- Твои остережения не сбылись, - вожевато обратился к Всеволоже Шемяка. - Одоление наше полное.
- Где рать тезоименкика моего, коломенца? - пылко вопросил Косой. - Побывай на поле у реки Куси: одни ту лова лежат! Как составили заставу из лучших воев, чтоб задержать врага, как послали вперёд сторожу, чтоб языка добыть, как развернули конную лаву дугой, чтоб охватить московлян, так и сдался литвин Патрикеич на полную нашу волю. Ныне, Офима, отвергший тебя Василиус очень недоволен им, как новгородцы недовольны были дедом его Наримантом, сыном Гедеминовым.
- Нам бы ещё пускачей! Слышал про знаменитую Витовтову пушку-Галку? - поднял Шемяка мечтательный взор горе. - Мы бы их заядрили!
- И без того тюфяки, присланные отцом, изрядно оказали себя, - отвечал Косой. - Пусть ядра мелкие, зато орудие, как дитя, на руках таскаешь с места на место. Уф! - присел он на стольце, уложив натруженные руки на подлокотниках. - Раздели, Офима, в братском застолье нашу победу. Ясырка принесёт тебе сряду, опрянешься попригожу.
Евфимия затрясла головой.
- Не неволь. Мочи ещё нет.
- Пойду пока, - толкнул дверь Шемяка. - Столкуетесь без меня.
Васёныш долго молча любовался сидящей на одре боярышней.
- Окажи честь, Евфимия Ивановна, пройдись со мною чуть-чуть. Хочу поверить, что ты во здравии.
- Из башни, куда засадил, спущусь, а подняться не хватит сил, - развела руками Евфимия.
- Полно! - уговаривал князь. - Сам снесу хоть на небо.
- Однажды ночью ты меня уже чуть было на небо не снёс, - нахмурилась Всеволожа. Однако встала из любопытства, поскольку ещё не переступала порога своего нового узилища.
За дверью остановилась как вкопанная. Широкий бревенчатый колодец пугал гулкой глубиной. На дне его переговаривались бердышники, на ступенях - охраныши. У низкого оперенья дощатой площадки чернел перед носом заточницы сказочный горюч-камень, привешенный к толстому кольцу в потолке.
