- Успокой её, сестрица Янина, ты же провидица, - тихо попросила Евфимия.
- Амма Гнева рассердится, коли правду скажу, - прошептала полячка.
- Стало быть, правда нехороша? - шёпотом спросила Евфимия.
- Чего шепчетесь? - рассердилась Устя.
- Спрашиваю, скоро ли Акилина свет Гавриловна питомиц своих отправит в Нивны, - по нужде солгала боярышня.
- Завтра мы туда едем, - как бы на вопрос отвечала Янина. - Остаётся лишь Власта. Она ещё здесь амме Гневе понадобна.
- Вруньи, - надулась Устя. - Я слышала: Янина не хочет прозреть мою судьбу с Васенькой.
- Отчего ж не хочу? - смутилась полячка. - Однако мне для прозренья вещица требуется от твоего жениха. А её и нет.
Евфимия прикусила губу, зная, что воспоследует за этими словами.
Устя вскочила, порылась на своём одре в изголовье и протянула вещицу:
- Вот…
То была перстянка Косого.
Янина растерянно осмотрела изделие из тончайшей лайки.
- Ин, будь по-твоему. Вели Полагье принесть горшок с колодезной водой, только что зачерпнутой.
- Макитра, в коей трут мак, не сгодится ли? - спросила княжна.
Янина кивнула. Кликнули Полагью. На лавке появился глиняный облитой горшок с водой. Провидица склонилась над ним и деловито зашептала на ляховицком языке, время от времени погружая персты в воду.
- Обмакни, невеста, мизинец, - обратилась она к Усте.
Та повиновалась и удивилась:
- Колодезная вода… тепла! Вновь тихий невнятный шёпот…
- Обмакни перст указательный.
- Горяча! - отдёрнула княжна порозовевший палец.
Колдунья кинула в горшок перстянку, и вода окровавилась.
Наблюдавшая Всеволожа не придала этому значения: перстянка-то крашена.
- Засвети свечу, прилепи сюда, - указала Усте лесная дева на край макитры.
Та всё исполнила, хотела заглянуть в горшок, однако рука колдуньи отвела любопытную.
- Ты глянь, - Янина поманила Всеволожу.
Евфимия приблизилась и отшатнулась. От макитры пахло свежей кровью. Провидица тянула за рукав, и Всеволожа взглянула…
Она увидела в неверном свете бревенчатые сени. На стене висел оскард, рогатая, как будто ляховицкая, секира, о каких рассказывал бывавший в Кракове отец. А на полу лежал в кровавой луже… конечно же… бородка клинышком, лицо сухое… конечно же, это боярин Симеон Феодорович, это Морозов с рассечённой грудью… В дверях будто бы Шемяка с искажённым ликом. А кто склонился над убитым?.. Вот распрямился, отирает меч… Это Васёныш! - чуть не вскрикнула Евфимия. И тут же вспомнила недавние слова отца: «Нацелил устье своего меча не на врага, на недоумка Морозова»…
Боярышня одним дыханием задула чадящую свечу.
- Полагья! - приотворила она дверь.
- Почему вы ничего не говорите? - наступала Устя. - Почему Офима загасила свечку? Почему так неприятно пахнет?
- Отведи её в мою одрину, - приказала боярышня Янине.
Потемневшая лицом колдунья обняла княжну, почти насильно повлекла с собой.
- Идём, идём, сердечко! Волхвование не удалось… Тут же после них вошла Полагья.
- Выплесни и закопай, - сказала госпожа, указывая на макитру. - Перстянку же сожги, не прикасаясь.
В когдатошней одрине постригшейся сестры Анисьи боярышня нашла чёрную понку и накинула, глухо подвязав под подбородком. Глянула в окно: смеркается. Сапожки-чёботы сменила на простые башмаки. Подошла к своей одрине, прислушалась за дверью. Там вскоре бормотание Янины сменилось тишиной.
Когда полячка вышла, Евфимия тихонько попросила:
- Сопроводи до дома Таракана.
- Тебе он ведом?
- Ведом.
- А понадобье?
- Предотвратить убийство. Янина покачала головой.
- Что предначертано, нам не перечеркнуть. Однако же пойдём, коль приглашает совесть.
- Что Устя? - беспокоилась Евфимия.
- Усыпила бедную. Пусть отдохнёт. Её ждёт жертвенная жизнь.
- Как ты сказала? Жертвенная? - испугалась Всеволожа. - Почему знаешь?
- По страждущим глазам, - тянула её за руку Янина. - Идёшь ты или нет?
Пошли к чёрному ходу. Огородом, потайной калиткой, отпертой хозяйским ключом, вышли на зады усадьбы.
Оказавшись в узком кривом проходе меж двумя тынами, боярышня припомнила ту ночь, когда бежала из дому. И страшно стало, как тогда. Зато теперь не растерялась, куда идти. Уверенно вела Янину переулками да тупиками. Вот и подпёртый сваями Заруб с крутеньким спуском к Москве-реке. Вот и подворье Кирилло-Белозерского монастыря. Напротив Афанасьев монастырь. За ним хоромы Таракана, занятые Морозовым.
