- Что принесла? - вскочила Всеволожа. Боярыня достала из-за занавески сарафана плоский чёрный камень. Он как раз пришёлся в её почти мужскую, крупную ладонь.
- Потрогай-ка. Это добряш-камень. Из земли арабской. По-татарски именуется «камык».
Евфимия тихонько переняла его и ощутила теплоту. Приятное, покойное тепло перешло в руку, растеклось по телу.
- Отчего целит сей камень?
Акилина дотронулась до гладкой черноты, как бы жалея расставаться с ласковым предметом.
- Целба его от разных хворостей. А главное, от внутреннего зла, во власти коего порою совершаешь неслйчные твоему нраву, студные поступки. Иди и подари тому, в чьей воле нынче судьба поверженных.
Проходя с Мамоншей через столовую палату, боярышня увидела своих лесных знакомок Власту и Полакию.
- Моя охрана! - обняла их амма Гнева. - Богумилу и Янину не взяла, оставила кормить и обиходить Андрея Дмитрича. Он с головой ушёл в свои занятия. Даже отказался к Красному крыльцу идти, поздравствоваться с новым государем. А ты ступай. Мы обождём.
- Девичник сотворим у Усти, твоей племяшки, - тонким голоском вмешалась Власта.
- Насовсем ушли из леса? - полюбопытствовала Всеволожа.
Полактия, понурив непроницаемый восковой лик, произнесла:
- Нам тут не место. Окончим краткое соборование с аммой Гневой и снова в лес.
Кумганец с трудностями довёз Евфимию до плотных цепей бердышников, что окружили Великокняжескую площадь. Охранышей из челяди отцовой она не озаботилась позвать с собой. Как пробраться к Красному крыльцу одной?
- Моя вина, - сказал Кумганец. - Сам сопроводил бы, да коней оставить боязно.
Евфимия стояла на подножке в тягостном раздумье. И вдруг - знакомое лицо богатыря с ней вровень. Хотя тот стоит пониже, на земле.
- Небось, боярышня! Дай руку…
- Ядрейко!.. Ты откуда? Куда сбежал?
Он не ответил. Помог бывшей госпоже левой рукой и заработал кулаком десницы:
- Ат-вали!..
- Ядрейко! У нас нет конюшего. Ты для чего исчез? - еле поспевала за ним боярышня.
- Орла подбили, орлица улетела, сокол взвился в облака, - оскалился, оборотясь, Ядрейко.
Всеволожа ничего не поняла. Однако вспомнила, как с герба их кареты ярой толпою был отбит орёл, осталась лишь орлица. Ядрейко же в тот раз, свистя кнутом, провёл карету в Кремль.
Она уже взошла на Красное крыльцо. Почувствовала: лапища нечаянного охранителя освободила её руку. Обернулась напомнить бывшему конюшему о возвращении, а Ядрейку вновь поминай как звали…
Евфимия невдолге отыскала на крыльце Ивана Дмитрича.
- Ты здесь зачем? - нахмурился отец. Боярышня заметила, что среди знати она одно-единственное лицо женского пола.
- Хочу всё видеть, - молвила Евфимия, нимало не смутясь.
К ней уже обращали взоры и Шемяка, и Косой, и сухонький старик, бородка клинышком. Его назвали Симеоном. Неужто он и есть тот самый Семён Мороз, любимец нового властителя, дядя Семена Филимонова, верного слуги Василиуса?
Всеволож - нечего делать! - подвёл дочь к Юрию Дмитричу.
- Дозволишь, государь, представить дщерь Евфимию?
Великий князь с высоты роста едва глянул.
- Та, что наследником моим пренебрегла? Я слыхивал, красота писаная. Приподыми-ка лик! За что тебя так жаловала покойная Анастасия? Что мой Василий нашёл в тебе?
Евфимия смиренно приняла суровые слова и протянула свой подарок.
- Да у неё камень за пазухой, - прозвучала рядом колкость Шемяки.
- Прими, князь Юрий Дмитрич, сей скромный дар, - произнесла боярышня. - Исполнись теплотой его и отложи ко мне нелюбье.
Новый венценосец сжал в ладони чёрный поминок и удивился.
- Щедро ты тепло своё в него вложила. Для чего сей талисман?
- Жители земель арабских, - пояснила Всеволожа, - считают: для обережения от зла.
Юрий Дмитрич подмигнул боярину Иоанну и промолвил:
- Славная у тебя дщерь. Жаль, не моя сноха. А по проходу, образованному стражей, уже вели Василиуса. Толпа гудела жутким гудом. В нём более распознавался не злорадный крик, а горький стон. Семья поверженного не показывалась, должно быть, оставалась в доме Таракана. Сам Василиус одет был, словно юрод, не в сличном платье, а в издирках. Взошед на Красное крыльцо, он упал в ноги дяде.
