- Ты? - дёрнулась лицом Витовтовна. - Зачем?
- Ой, матушка, - вскочила Марья, - я просила братца умолить Офимьюшку взглянуть на наши страсти и припасть к ногам отцовым. Ведь боярин Иоанн в чести у Юрья Дмитрича. Теперь не верю, что пришла! - Она сама упала на колени перед Всеволожей, обхватила её ноги. - Не попомни зла! Приди на помощь! Ежели бы ты была на моём месте…
- Я на твоём месте не была бы, - перебила Всеволожа жалкую толстуху Марью. - Не взбреди на ум твоей свекрови нарушить клятву, не было бы никакой усобицы. И вас бы нынче в тараканьем доме не было.
Тут Софья поднялась.
- Встань, Марья. А ты, - метнула она колкий взор в Евфимию, - забудь мечтать о прежнем. Я изначально не желала иметь тебя невесткою. Лгала по крайней надобности. Надобность отпала, ложь отринута.
Евфимия при этой откровенности оперлась спиной о стену.
- Стало быть, отец был прав, тебя возненавидя. Уж коль пошло на прямоту, покайся в смерти Елентея и других…
- Покаяться? - Витовтовна уставилась на Всеволожу глаза в глаза. - Ведь ты с приспешницей убила Картача, когда он стал для вас опасен. Я же после измены Иоанна видела в тебе опасность и вовремя стремилась вскрыть её, а зло предупредить.
- Меня посылывала к батюшке с примирными речами и мне не верила? - пыталась объясниться Всеволожа.
- Не верила, - призналась Софья. - Не верю и теперь. Гляди, как мы сидим за приставами. Перескажи отцу. Порадуйтесь обое. А тебе, трусиха, - обернулась она к Марье, - кто велел к врагине за помогой посылать? Немощный твой дух велел?
Евфимия, стуча зубами, пошла к двери. При выходе с трудом произнесла:
- Из вас троих ты, бывшая государыня моя, одна достойна смерти. Да жаль, твоя судьба неотделима от сыновней.
Бунко, метавший по-простолюдински зернь за пристава, уступил ему место за столом. Евфимия, укутанная понкой, идя за Карионом, услышала короткий разговор:
- Кто эта жонка, Семён Яма?
- Тебе всё знать да ведать! Должно, великокняжья сродница. А ты видал - молчи!
Луна сияла на дворе, словно ночное солнце. Небо очистилось. Ветер направлял пушной колдунчик на шесте в сторону Москвы-реки.
- Довольна ли, Евфимия Ивановна, походом? - спросил Бунко.
- Послушала другую сторону, - задумчиво, как бы самой себе, ответила боярышня, - а здесь, - уткнула палец в лоб, - узла не развязала.
Простились во дворе монастыря.
Очнулся дремлющий Кумганец и погнал Каурку на другой конец Кремля к дому Мамонов.
Ворота без расспросов отворяла дева в полотняном покрывале, подвязанном у подбородка.
- Въезжай, боярышня Евфимия!
Выйдя из кареты во дворе, гостья узнала Богумилу. Невзрачнейшая из лесных сестёр девка-чернавка, угадывавшая, как амма Гнева уставляла лучины на полатях, сейчас угодливо держала дверцу кареты.
- Вот так встреча! - обрадовалась Всеволожа. - Ты не иначе воротницей служишь у Акилины свет Гавриловны?
Богумила улыбнулась.
- Нынче у аммы Гневы девичья челядь. Я, Полактия, Власта и Янина к ней явились по понадобью. Вот углядела сквозь ворота, что ты едешь, и отворила.
Набаты били, как колокола. Огромнейшие барабаны буйволовой кожи сзывали московлян к великокняжескому терему. Не всех пускали в Кремль, по выбору. И всё же людства собралось у Красного крыльца премного. Не толпа, а глота, говоря по-древнему. Евфимия ждала боярыню Мамонову, сидя у себя в одрине, как на иглах. Вся приодета с помощью Полагьи. На голове девичья кика с рисками. А вместо летника по случаю неведрия - распашная телогрея, с длинными до подола рукавами, отделанная кружевом, застёгнутая спереди от ворота до низу тридцатью пуговицами.
Боярышню задерживало опоздание Мамонши. Накануне, после свиданья с узниками, договорились отыскать средство, чтобы одолетель подобрей был к сверженному, не велел казнить, а велел миловать. Амма Гнева обещала принести. Набаты уже бьют. Вот-вот пленных приведут ко Красному крыльцу всем напоказ. Однако Акилины нет как нет. Евфимия покусывает губы, смыкает-размыкает тонкие персты. Улавливает ухом лёгкие шаги по переходу…
Уф, наконец-то отворилась дверь. Вот и амма Гнева!
- Прости, мой свет. Такая толчея в Кремле! Колымага двигалась улиткой.
