- Чертблья! - покатился со смеху Косой. - Та же речонка, только кругаля дала. Я тут мальчишкой раков лавливал.
- Так что ж ты давеча молчал? - негодовал Василиус.
Все были в замешательстве. Евфимия, забыв про свой дурной венок, развеселилась, наблюдая спутников.
- Какой же страх с четырьмя витязями? - напомнила она слова Можайского. - Ужель вам трёх девиц не перенесть через ручей?
- Воистину! - обрадованно подхватила Марья и бросилась к Василиусу, ни к кому иному.
Великий князь, приняв нелёгонькую ношу на руки, побрёл повыше щиколотки в охлаждённой осенью воде, не пожалев жёлтых сапог сафьяновых на высоких каблуках с загнутыми острыми носами…
- Мне стыдно, - отступила Софья от Шемяки.
- Чего там! - усмехнулся Дмитрий Юрьич. - Через жизнь нести, через ручей перенесу.
Косой с готовностью приблизился к Евфимии. Она, спеша, скинула чёботы зелёного сафьяна, сдёрнула косматые чулки и, подхватив юбки, перешла Чертолью.
Хотелось поравняться с непонятным в этот странный день Василиусом, объясниться, отмести тяжёлые предчувствия… Он шёл об руку с Марьей, набелённой, нарумяненной так неискусно: ресницы насурмила чёрной, брови же коричневою краской…
- Любуешься толстухой-судроглазкой? - пошёл рядом Косой.
- Что такое судроглазка? - спросила Всеволожа.
- Ну, судроглазничает, умильно строит Ваське глазки, - пояснил Юрьич.
Вот и конец Марьиной роще. Вот и усадьба Марьи Голтяихи. Здесь, как в обильном граде, - всё потребное для человечьих нужд, от храма Божьего до бани: избы, клети для дворовых, погреба, конюшни, хлевы. Хоромы - в зелени дерев. Кровля презатейливо украшена, как головной убор боярыни. Окна смотрят в мир, как очи у красавицы искусницы, что без сурьмы и краски нипочём не обойдётся. Воротный верх - в виде тройной шатровой башни. И сонм карет перед воротами, и длинный ряд коней у коновязи. Садовой дресвяной дорожкой опоздавшие прошли к двойному красному крыльцу.
- Они пожаловали! - прозвучал в глубине дома голос наблюдательного дворского.
Столовая палата была полна. Столы ещё пусты. Пирники в дверях наизготове. От сидящих за столами - сверканье украшений, перстней, колтков, цепочек, враных и золотых.
Великая княгиня с хозяйкой - во главе стола. Платье на государыне-матери богатое: шёлковое, обложенное золотым позументом. На шее дорогущее ожерелье с каменьями. На руках парчовые зарукавья, на пальцах золотые перстни. В ушах серьги с самоцветами. На голове венец златожемчужный.
- Ждать заставляешь, государь! - попеняла она сыну. И объявила велегласно: - Прошу в крестовую палату на великокняжеское обручение!
- Кто… кто невеста? - прошёл шёпот по палате.
Великая княгиня поднялась. Провозгласила, будто это был наиважнейший возглас в её жизни:
- Невеста государева - княжна Мария Ярославна, внука Владимира Андреича, героя куликовского!
Боярство ахнуло, однако сдержанно, чтоб празднику не повредить.
Иван Дмитрич Всеволож поднялся, посмотрел на защищённого им венценосца.
- Государь!
Василиус, как бы случайно, отвернулся, заговорил с матерью.
- Ты приведись в порядок. Подождём в крестовой, - донеслись её слова.
Евфимия покинула палату. По переходам, наводнённым челядью, не зная дома, прошла правильно и оказалась на крыльце. Немного постояв, спустилась в сад. Села на первую скамью, чтоб батюшка, сойдя с крыльца, увидел сразу. Прикрыла веки и представила свой сон. Никто её не испрокуживал в сей жизни, за что ж отвергнута? Хотя на сердце горя не было. Вот разве лишь обида…
Кто-то присел рядком. Нет, не отец. Глянула искоса: скуластое лицо Васьки Косого.
- Наплюй, Офима, на Васильку и на литовку-злицу, - вымолвил он скрипучим голосом. - Поди за меня замуж, счастлив буду. Не пойдёшь, стану несчастлив.
Боярышня молчала. Он, некоторое время переждав, продолжил:
- Матушка покойная рассказывала о твоём побеге… Я всё ж решился… Сегодня такой день!
Евфимия прищурила глаза и усмехнулась.
- Плохой нынче для меня день, Васёныш! - назвала она Косого, как называла в детстве. - Однако вот что тебе скажу… Только не держи зла, как прежде не держал, чего б ни говорила. Конечно, за любовь прими поклон. Да и запомни: когда наступит день стократ страшнее нынешнего, я и тогда не соглашусь идти с тобою под венец. Не по какой иной причине, как по одной-единственной: не люб ты мне, как муж. Люблю, как старого приятеля. И коль останешься таким, любить не перестану. Не встретился покуда человек, кому бы сердце отдала по своей воле. По батюшкиной согласилась стать женой Василиуса. С теперешнего дня и батюшку не стану слушать.
