Исчезло всё на время, коего не ощутить и не измерить никому.
Очнулась в чужом доме. У одра сидел отец. По белым, как бумага, щекам в усы и бороду вползали слёзы.
- О, дочь моя!
- Они сдавили мне бока, - сказала она шёпотом. - Я задохнулась.
- Морозов объявил, что у тебя падучая, - поведал Раф. - Распущен слух, что ты испорчена и к царской радости не прочна. Семён Лукьяныч Стрешнев якобы за волшебство от должности отставлен, тут же сослан в Вологду. И нас ждёт ссылка.
- За что? - собравшись с силами, воскликнула Евфимия. - Поди, скажи: всё это - мамка… Я запомнила её суровый лик.
Раф только тяжело вздохнул:
- И слушать некому. Невестой царской стала Марья Милославская. Морозов одолел. Государевой радости в женитьбе учинил помешку. Хотя пожалован был честью и приближеньем больше всех. Поставил это ни во что. Себя лишь богатил. При царской милости, кроме себя, не видел никого. Да что уже теперь? Всё кончено.
- Где мы? - спросила слабым голосом недавняя невеста государева.
- Мы в подмосковной боярина Туленина Евстрата. Ему Морозов поручил нас под надзор, пока не увезут…
- Куда?
И тут из сводчатой двери просунулась седая борода:
- Раф!.. Фёдор!.. Простись с дочкой. Выдь.
- Зачем, Евстрат? - поднялся Всеволожский.
- Тут… за тобой… два пристава, - свистящим шёпотом вещала борода. - Верхнее дело государево сегодня на тебя заведено. Зачем допрежь клятвенно обманул, будто дочь здорова? Зачем нанёс поруху делу царскому?
- Я… клятвенно… обманул? - бормотал Всеволожский, неведомой силой влекомый в дверную пасть.
- Отец! - пронзил происходящее крик Евфимии. И сызнова она лишилась чувств.
…Очнулась, тормошимая старухой, по виду знахаркой. Та долго пришёптывала несуразицу, потом произнесла басом:
- Что, обручилась с горем?
- Горе лютое со мною обручилося, - ответила отвергнутая.
Старуха напрягла лик, как бы преобразясь.
- Не узнаёшь, Офимия Всеволожа? Порушенная невеста дрогнула:
- Агафоклия?
- Не всё ещё мы там с тобою довершили, - прошамкала старуха и, уложив деву поудобнее, тихонько попеняла: - Не верила в паломничество душ!..
Потом Евфимия услышала знакомый шёпот:
- Ходит сон по сенюшкам, дрёма по новым. Сон, что лучше отца с матушкой, сон, что Смерти брат…
- Приложи к губам зерцало, - заставляла амма Гнева.
- Зачем зерцало? - возражала Агафоклия. - Запястье щупаю. Жизнь есть!
Евфимия с трудом пошевелила веками.
- Ну что, сестрица, ожила ли? - спросила Агафоклия.
- Нет, плохо оживается, - едва откликнулась боярышня.
- Уф, груз с души! - припала к подопечной амма Гнева. - Не чаяла услышать голос твой, Офимьюшка.
Дебелая девчища, окончив ведовство, упала задом на сундук.
- Увяла силушка. Ни стать, ни сесть…
Отпаивали пробуждённую усердно каким-то чёрным взваром. Немощь быстро уходила. Часу не прошло, Евфимия сидела за столом.
- Поведай, что узрела, - устало попросила Агафоклия.
- Тебя узрела, - улыбнулась возвращённая из будущего. - Два века спустя ты такая же ведунья, только старуха. С твоей тамошней помогой я сюда вернулась, пробудилась…
Девчища выпрямилась и сосредоточилась очами на остылом пепле очага. На её большом невыразительном лице трудно было что-либо прочесть.
- Пробуждала я тебя не там, а здесь, - промолвила она и обратилась к амме Гневе: - Дозволь пойти к сестрицам. Спать хочу.
Хозяйка глянула в окно.
- День, считай, кончился. Спаси тебя Бог, Фёклия. Ступай.
Когда ведунья, аммы Гневы правая рука, ушла, боярыня присела рядышком с Евфимией.
- Теперь, мой светик, расскажи подробно, что с тобою было.
- Сон сладостно-горький. Жила в нём, как взабыль… Неясно помню. Двести лет прошло! - Боярышня откинулась на лавке, закатив очи, напряглась. - Язва моровая, как у нас внедавне… А Москва совсем иная. У нас ров от Кучкова поля до Москвы-реки глубиною в человека, шириной в сажень, там ров круг всей Москвы, и глубже, шире… Ворота с большими башнями. Три пояса стен: из дерева, из камня, опять из камня… Кремль - ух какая крепость! Башни белыми точёными столпами вонзаются в небесный свод. Улицы в Кремле все выпрямлены, вымощены… Батюшкина дома не нашла. Великокняжеская площадь именуется Ивановской. Там колокольня высоченная, от Воробьёвых гор видна. Зовут - Иван Великий! А в соборе у Пречистой своды не подпёрты брёвнами, как в наше время. Всё обновлено. Храм больше и величественнее. А дворец - каменное чудо. Во дворце на троне не великий князь, а царь!
