- В Житничных палатах, - встрял Коротонос, - мой сват охранышем. Доведал, что наш князь с детьми давно отослан в Углич, в ту же тесноту.
Весть обдала застолыциков, как шайка ледяной воды.
- Ах, в У-у-у-углич…
- В Углич?
- В Углич!
- С каких пор? - пришла в себя княгиня.
- Ещё с осенних, - напряг лоб Коротонос. - Когда старшому тамошнему именем Осей отсекли голову.
- Осею? - делала для себя страшное открытие Евфимия. - За что?
Астафий удивлённо вытаращился:
- Ты… меня… спрашиваешь? Мне ли знать да ведать?
- Однако же не станем падать духом, - предложил Володя. - Углич не Вологда. Чуть дальше Житничных палат, - шутя, подмигнул он. - А может, и удобнее оттуда доставать, не вдруг поймают за руку.
- Поймают за руку! - опасмурнел Коротонос.
- Не каркай! - повелел Бренко. - Давайте-ка, сообразим, кто что осилит. Я подыщу людей, чтоб овладеть углическою колодницей…
- Я вызнаю всю её внутренность, - пообещал Коротонос.
- Как? - вскинул бровь Подеиваев.
- А через свата. Пусть расспросит тех, кто ездил с князем.
Света из оконец стало мало. Доман внёс свечи. Первым встал из-за стола Бренко:
- Дни коротки. Смеркается. Дадим покой хозяевам. С утра сойдёмся здесь же, у Володи, и всё договорим до ясности.
Гости откланялись. Давыдов вышел проводить их до ворот. Наталья много прежде удалилась к детям. Княгиня одиноко прошла по переходу в повалушу, стала сбирать рухлядь в короб. Решила для выходов оставить шубку «цини», а после обнаружила, что в сумерках ошиблась, оставила ту телогрею, в коей присутствовала при последнем часе Андрея Дмитрича и аммы Гневы.
Утром после трапезы всё невозможное случилось очень быстро. Пришли Подеиваев и Бренко. Ждали в сенях: запаздывал Коротонос.
- Не нравится мне дворский, - перемолвилась Евфимия с Володей.
- Князь к нему благоволил, - откликнулся Давыдов.
Внизу раздался шум, похоже, многих ног. Вошёл один Астафий. Передал Парфёну зенденевый плат, сложенный вчетверо.
- Здесь изображена углическая колодница.
- Что был за шум? - спросил Володя.
- Обивал ноги о порог. Обледенели сапоги, - объяснил дворский.
Бренко с платом пошёл к свету, стал разворачивать…
И тут в спокойные, не ждущие напастей сени ввалились трое приставов. За ними - новый дьяк Беда. Никто и глазом не успел моргнуть, а у Бренко, Давыдова, Подеиваева уже и смыки на руках. Ни дьяк, ни приставы не удостоили вниманием княгиню, будто её тут не было.
- Опряньтесь, - приказал Беда.
На Вязников надели шубы. На Володю ту, в коей приехал из Литвы. Наталья выскочила с воплем. Её не подпустили к брату.
- Выводи!
В сенях остались женщины с Коротоносом.
- Тебя не взяли, - подозрительно смотрела на Астафия Евфимия.
- Ведь и тебя не взяли! - ухмыльнулся он и вышел.
Наталья запылала, глядя на княгиню:
- Ты… По твоей нужде… В несчастный час ты к нам явилась, горехватка!
Евфимия надела телогрею, что вчера не уложила в короб, и пошла из терема.
В воротах развязала старика Домана, стянутого кушаками.
Помолилась у Косьмы и Домиана, достояв обедню. Пошла берегом Неглинки к тому месту, откуда видно невдали большое каменное круглое строение с высокой деревянной шатровой крышей. Это литейные амбары. А низкие, продолговатые как бы конюшни с узкими оконцами огородили башню четырёхугольником. В них - кузницы. Евфимия направила стопы к распахнутым воротам. Было кстати, что день пасмурный и снежный. Зато мягкий, не морозный и не ветреный. Ведь телогрея не толста и не угревиста.
Опершись на верею, дремал бердышник.
- Покличь мне кузнеца Ядрейку, - потрогала его тулуп Евфимия.
- Уф! - ожил истый снеговик и обратился к людям во дворе: - Сгаркните в литейной Адриана!
Ждала недолго. Вон он, чумазый, борода торчком, вихры рожками… Прощаясь у границы, наказал: «Припечёт нужда, ищи на Пушечном дворе. Туда пойду за медной силою». И припекла нужда!
- Своячина пожаловала! - скалился Ядрейко. Полвека прожил - зубы целые! - Пожди ещё. Я мигом…
Привёл в избушку у моста через Неглинную. Здесь всюду жили кузнецы. Рубленные крестом дома лепились без дворов друг к другу, как овцы в стаде. Внутри дышалось горько. Потолок и стены - в копоти. Печь без трубы.
