Володя жил со старшею сестрой Натальей, вдовой, обременённой малыми детьми.
Прошли двор Весяковых. От церковки святого Иоанна свернули на Подол, к Васильевскому лугу. Улицей Большой попали на Вострой конец к самой реке. За церковью Косьмы и Домиана, миновав бревенчатые стены трёх амбаров, принялись стучать в дубовые ворота. Поочерёдно били колотушкой.
- Хто-о-о?
- Отопри, Доман.
- О, господин! Слав Бог, слав Бог! - возрадовался стариковский голос.
Запоры грохнули. Калитка распахнулась. Кирпичная тропа по чистому двору повела к терему на каменном подклете со столбами для крыльца. Доман сквозь слёзы созерцал хозяина, потом во все глаза глядел на гостью.
Наверху, в просторной повалуше, топилась печка в обливных зелёных изразцах.
- Наша горница с зимою спорница! - Старик разбил пылающие угли кочергой. - На улице студель, у нас тепель.
Юный хозяин разоблачил Евфимию, затеплил свечку, ибо в повалуше было сумрачно, оконца выходили к северу.
- Вот мы и на Москве, княгинюшка! Удачно твой знакомец Карион пристроил нас к литовскому посольнику.
- Он не хотел, - припомнила Евфимия. - Не отпускал меня. Вдвоём с Бонедей стращали чем-ничем. А пасынок был равнодушен: «Поезжай, любезная Евфимия!» Можайский тоже. С ним не лажу с того дня, как истребил Мамонов.
- Почто Бунко вернулся в службу к этакому мню? - ворчал Володя, вскрывая короб.
Евфимия остановила:
- Отложи труды. Он не послушал:
- Раскладу пока. Пусть всё проветрится с дороги. Она сказала благодарно:
- С той ночи, как Ядрейко переправил нас в Литву, ты - крепкая моя опора!
- А не брала с собой! - упрекнул младший из бояр юровского.
- Спрашиваешь, для чего вернулся Карион к Можайскому? - переменила речь княгиня. - По старой памяти. Служил ему перед отъездом из Москвы…
- Ой, что у тебя тут? - Давыдов перекинул через руку телогрею с длинными и узкими, как у мужских охабней, рукавами, свисающими до полу. Его персты ощупывали утолщение в суровой плотной ткани на юдоле.
- Это зелье, - не подумала скрывать Евфимия. - Дамон мне наказал пристроить ладанку к костру своей боярыни. Не преуспела! Вот и ношу упрёком на всю жизнь.
- Дозволь взглянуть? - полюбопытничал Володя.
- Нет, нет, - переняла она столь памятную сряду. - Бунко с Бонедей тоже обнаружили и тщились распороть. Я не дала. Сие не для смотрения, а для хранения.
- Хозяюшка Наталья скоро будет, - заглянул Додан.
Володя кончил с тканой и пушною рухлядью, присел на лавку.
- Не могла ждать дольше, - молвила Евфимия. - Три месяца безвестных! А увидала: два Ивана, мой и Можайский, малый и старый, пишут меж собой союз - не вынесла душа! Что же творится? Отец в темнице, сын, занявший место как бы мёртвого, вершит дела по-своему, вступает в договор с врагом. Ишь, грамотеи! Высказалась и решила спасать мужа. Пасынку-то я зачем? Есть опекун - Можайский, мамка - Дарья…
- Мне княжич дал для переписки сию грамоту, - достал Володя хартийку с груди. - Не поленился ночью, сделал список. Вот!
Княгиня поднесла бумажный лист к свече. Прочла, местами вслух:
- «Ты, князь Иван Андреевич, будешь мне старшим братом. Великий князь вероломно изгнал тебя из наследственной области, а моего отца безвинно держит в неволе. Пойдём искать управы… Будем одним человеком. Без меня не принимай никаких условий от Василия. Если он уморит отца моего в темнице, клянися мстить. Если освободит его, но с тобою не примирится, клянуся помогать тебе. Если Бог дарует нам счастье победить или выгнать Василия, будь великим князем, возврати моему отцу города его, а мне дай Дмитров и Суздаль… Что завоюем вместе… из того мне треть… А буде по грехам… останемся в изгнании… в какой земле найдёшь себе место, там и я с тобою». Боюсь, - примолвила Евфимия, - сбудется только последнее их чаяние…
Вошла Наталья, бросилась в объятья брата.
- Будь здрава, дорогая гостья! - склонилась поясно перед княгиней.
Евфимия облобызала тёплую со сна ланиту, высокий лоб, русую голову.
- Пошли Домана за Лукой Подеиваевым, Бренко Парфёном, - попросил сестру Володя.
- Послала. Кухарь затевает трапезу. Княгинюшка с дороги обновится в баенке, опрянется и - все за стол.
