- Сей час?
- Завтра поутру, - потупилась дева и тихо примолвила: - Ты ведь отныне благополучна?
В дверь заглянула бойкая челядинка:
- Евфимия свет Ивановна! Князь просит пожаловать в свой покой.
Окаменевшая Всеволожа с места не тронулась. Раина ответила позовнице:
- Тотчас придёт. - Закрывши за челядинкой, она обернулась к давней спутнице по несчастьям, всхлипнула, тут же бросилась ей на шею: - Голубонька! Думала, надоела тебе, стала не нужна. Лишний груз - с воза прочь! А ты… Отстегай меня, избей дуру! Дай душистым платчиком тебе очи вытру…
Боярышня высвободилась из объятий девы и глухо произнесла:
- Твоя правда. Надобно попрощаться. Амма Гнева сойдёт с ума. - И тут же засобиралась пред очи князя: - Где губная масть, сурмила с румянами?
- Вот он, твой ларчик, - подала Раина понуро и ушла.
Евфимия посовещалась с зерцалом и отправилась к воеводе.
В покое княжеском было так покойно, будто не выгорела Москва. Юрий Патрикеич сидел на лавке. Сорочка белела из-под расстёгнутого охабня. Усы - чуть ли не до пупа.
- Ох, приукрасилась! - восхитился он Всеволожей. - Не смущай старика. Присядь-ка насупротив, на стольце. Полюбуюсь да потолкуем.
Прежде всего он пожелал слышать всё, что произошло в Курмыше. Боярышня пересказала случившееся, опустив свою прю с Улу-Махметом в диване. Воевода кивал согласно, пока речь не дошла до её спора с Плещеевым из-за пойманных и повязанных татарском посольнике и Шемякином дьяке.
- Тут ты, Евфимия, была не права, - возразил старик. - Нынче на виске Дубенской открыл, что князь Дмитрий Юрьич требовал государю смерти, себе же великого княжения под рукой казанского царя. Бегич подтвердил сии происки. Его выпустят без урону. Улу-Махмет, занятый казанскою смутой, не возведёт на нас зла. Что до Шемяки, то он бежал к себе в Углич, узнав о поимке посла и дьяка. Да ведь Углич не Литва, при нужде достанем.
- Завтра великий князь будет на Москве, - молвила Всеволожа.
- Завтра, коли успеет, - тяжело вздохнул Наримантов. - Без него Москва- сирота. А ещё надобно ему в Переяславль завернуть, взять великих княгинь с детьми. С пожару-то Софья Витовтовна настропалилась в Тверь, да Шемяка у Дубны перехватил её поезд, поворотил в Ростов. Ныне в Переяславле государыня-мать ждёт сына, а государыня Марья - мужа.
- Как детки Марьины? - спросила Евфимия. - Как старшенький Иоанн?
- В полном здравии и Иван, и Юрий, - отвечал воевода.
- Мыслю многое об Иване, - пооткровенничала Евфимия. - Зрю его в славе. Будучи на берегах Волхова, собственноушно слыхала, как чудотворец Михаил Клопский предрёк ему полное одоление над Великим Новгородом.
- Не вместе ль мы любовались Волховом? - напомнил воевода. - Не слыхал такого пророчества.
- Я вдругожды была, - сообщила боярышня. - Бежала от Шемякиной казни.
- Поведывали о твоих мытарствах, - поник Юрий Патрикеич. - Только ведь этот юродивый, сказывают, родня князю Константину Дмитричу, нашему супротивнику, Царство ему Небесное!
- Запомнился мне тот день! - не отозвалась Всеволожа на замечание Наримантова. - Как после стало известно, он вточию совпал с днём рождения Иоанна. Юродивый объявил, что крестил новорождённого Троицкий игумен Зиновий. Как мог узнать?
- Чудны дела твои, Господи! - Воевода возвёл очи горе. - Кому даёшь, у кого отымаешь - Твоё Господне соизволение… Однако же истомилась ты, неусыпная путница, пора и на опочив, - поднял он Всеволожу, запечатлев отцов поцелуй на её челе.
Расстались до завтра, не ведая, что сулит день грядущий.
Поутру - ни свет ни заря - ворвалась в опочивальню Раина:
- Беда, голубонька!
- Какая ещё беда? - вскочила уставшая от бед Всеволожа.
- Прошла беда! - обрадовала лесная дева. - А страху-то было! В шестом часу ночи поколебался весь город, Кремль и посад, домы и церкви. С меня неведомая сила стряхнула сон. И сила-то недолгая, а незримая - вот в чём страсть! Вся челядь обеспамятела: бегают, кричат… Княгиня Марья Васильевна объявила, якобы внутриземье разверзло недра, дабы поглотить Москву. Князь вышел в одной сорочке, усовещивал подружию. Наименовал происшествие явлением естества, весьма необычного для земель северных. Евфимия тем временем умывалась и одевалась.
