Едва солнце заглянуло в окно, Раина затормошила боярышню:
- Просыпайся! Между мурзой и Андреем Фёдорычем большая пря!
Дева, видать, только что с улицы. Наблюдала прю собственными глазами.
- Что?.. Что могло их рассорить? - стряхивала сон Всеволожа.
- С рассветом привезли вязня, - сообщила Раина. - Повязан Фёдор Дубенской, что ехал в Курмыш с татарином Бегичем. Парень из обережи мне обо всём поведал доподлинно. Дьяк с послом из Мурома судном шли. Коней отпустили берегом. Вчера у околицы наши захватили их человека, Плишку Образцова, с конями. Объявили, что государь отпущен. Плещеев отправил с Плишкой нескольких воев. Пояли Шемякина дьяка под Дудиным монастырём. Бегича кто-то предупредил. Он заполночь бежал в Муром. Тамошний воевода при встрече опоил его мёдом и к утру выдал нашим. Вот-вот привезут татарина. А из их обережи кое-кто убежал к Шемяке.
- Сообразительная ты дева, - похвалила Раину боярышня. - Всё до меня довела потонку.
- Так ведь поведыватель мой сам ездил имать шемякинцев, - делала большие глаза Раина.
Вборзе собравшись, обе покинули избу. Евфимия сразу увидала толпу у Оки. Подошла. Дьяка Дувенского, дородного, благообразного, ей доводилось встречать и в Костроме, и в Галиче. Теперь он выглядел непотребно: кафтан разодран, борода клочьями, под левым оком большой синяк. Повязанный вервием по рукам и ногам, дьяк сидел в телеге. Воины насмехались над ним. Чуть в стороне которовались мурза с Плещеевым.
А по муромской дороге пылевое облако катилось к деревне. Вот в нём обозначилась и приблизилась тройка, впряжённая в кареть, когда-то обитую чёрной кожей, ныне облезлую.
Замерли кони. Два воина вывели из карети хмельного татарина, окованного по рукам. Он поматывал башкой и мычал. Тут Кичибей усилил словесный натиск на молчуна Плещеева, Андрей Фёдорыч отмахнулся.
Мурза, проходя мимо Всеволожи, глянул исподлобья, будто она виновна, и пробурчал:
- Зачем мирились? Чтобы наших послов ковать? Плещеев тем временем удалился в свою избу. Евфимия последовала за ним.
- Не гораздо ты делаешь, Андрей Фёдорыч, - сказала она, войдя. - Кичибей вне себя!
- Что Кичибей! - огрызнулся Плещеев. - Великий князь покинул Курмыш. Улу-Махмет уехал в Казань. Там сын его Мамутек бьётся с мятежным Либеем. Им не до нас. Дьяк же с Бегичем на московском доиске выложат всю подноготную о чёрных Шемякиных замыслах против государя. Сие весьма кстати!
Евфимия возразила как можно спокойнее:
- Кое в чём ты прав. Не прав в главном. Люди из обережи посла и дьяка доведут до Дмитрия Юрьича о случившемся. Узнав, что Дубенской с Бегичем в застенке, князь примет крутые меры. В них - дело жизни и смерти для него самого и его споспешников.
- Пугаешь Шемякой? - прищурился Андрей Фёдорыч.
- Пугаю дальнейшей смутою на Руси, - ответила Всеволожа.
- Женские страхи! - усмехнулся Плещеев. - Ступай-ка, Евфимия Ивановна, изготовься. Спустя малое время - в путь!
Из Киселёва выехал не только конный отряд. Чёрная кареть двигалась позади под крепкой охраной. Кичибей же с Плещеевым ни словом не перемолвились до самой Москвы. Мурза молчал разобиженный, а молодой дворянин - как каменный.
Москва встретила пустырями, погарью. Чёрные остовы печей с трубами напоминали кладбищенские надгробия.
Кремник под стать застенью представлял пепельную пустыню.
- Гляди, боярышня, хоромы Юрия Патрикеича в целости! - обрадовался Плещеев. - Туда нам и надобно.
Кичибей, не простившись, отъехал на пепелище Ордынского двора со своими людьми. Андрей же Фёдорович с Евфимией остановили коней у ворот Наримантова. Челядь выскочила встречать. Воевода, седоусый и седовласый, вырос на гульбище, аки волхв с воздетыми к небу руками:
- Слава Создателю! Вернулись, с кем не чаял и свидеться!
