- Тих!.. Молчь!.. Иван Уда - на бочке!
Взамен Терпилова возник длиннобородый. Густые волосы - на два крыла, грудь голая, десница - в кулаке.
- Люди меньшие, задние и чёрные! - взывал Уда. - Хватайте вящих! Понуждайте ждать возвращенья государева из плена. Василиус - единственный законный наш властитель. Он вернётся! Тужите, плачьте не о домах сгоревших - о его пленении. Вот наше бедствие главнейшее! Я говорю вам: он вернётся!
- Я… тоже… говорю!- во всю мощь лёгких закричала Всеволожа.
К ней обернулись. Услыхали!.. Однако Дюдень перехватил поводья её гнедого, потянул к себе. Он и Раина, обогнув толпу, стремились вон из города.
Спустя малое время у Покровских врат рогаточники их остановили:
- Нет выезду!
- А мы не вящие, мы задние, - врала Раина. - Мы чёрные. Нам в ближнюю деревню…
- То-то чёрные на этаких конях! - гудели стражи. - Не положено!
Дюдень под башлыком помалкивал, дабы не обнаружить своего татарства.
- Дождитесь тут, - велела Всеволожа, развернув коня.
Над городом, объятым дымом, рассвело. Однако гарь затмила небо. Из-за кремлёвских стен хвостатыми кометами летели головни, запаливая на посаде избы с теремами то там, то сям. Толпежники, напуганные новыми пожарами, бежали с Торга, уберечь свои жилища. От вершницы в боярской сряде шарахались.
- Иван Уда! - взывала Всеволожа. - Эй, покажите, где Иван Уда?
Детина в колпаке поярковом схватил гнедого под уздцы:
- Ты кто?
- Я дочь боярина Иоанна Всеволожского. Мне нужен ваш главарь по срочному понадобью.
Поярковый колпак подвёл коня к длиннобородому, что толковал у бочки с Терпиловым.
- Иван, дочь Всеволожа опального - к тебе…
- Евфимия Ивановна? - узнал Уда. - Жива?
- Ты мне не ведом, - удивилась Всеволожа. - Я тебе ведома?
- Кому ж ты на Москве неведома, благодаря отцу? А я изготовлял замки твоему батюшке. Скобарь!
- Москву покинуть помоги, - перешла к делу Евфимия. - Я ратилась под Суздалем. Избегла плена. Государя видела в жестоких ранах. Знаю, как вызволить. За окуп! Великие княгини от огня бежали, не выслушав. Сама явлюсь к царю казанскому для доконча-ний.
- Родитель твой был превеликий мастер докончаний, - сказал Иван Уда. - Коль дочь в него, толк будет. Лишнюю надежду не отрину. Помогу… Хитря! - воззвал скобарь к поярковому колпаку. - Езжай с боярышней к заставе, выпусти под мою голову. Хитря орлом взлетел на круп Евфимьина коня.
- Гони!
- Не надобна ли обережь? - спросил вдогон Уда.
- Не надобна. Своя! - оборотилась Всеволожа. И столкнулась с глазами мощного Хитри, горячими, горящими, как Кремль.
- Гони, боярышня! Сули татарам окуп. Да не промажь! А мы всем миром соберём, хоть по полушке, по деньге… Деньга - от слова «день», полушка - от «полушка».
- Не так! - забывшись от его речей, не удержала первый за большое время звонкий смех Евфимия. - Татары говорят «теньге», а мы - «деньга», полушка - пол монеты…
- Ври, ври, да дело делай! - задорно хохотал Хитря.
- Ты кто? Скобарь? - спросила Всеволожа.
- Нет, я кожевник.
Конь сундолой домчал их до заставы. У рогатки Хитря спрыгнул. Перемолвился со стражами. Те подняли заслон.
- Счастливых слов, переговорщица! - махнул рукой кожевник.
До первого дневного постояния скакали молча. Свернули в лес. Нашли поляну. Развели костёр. Раина есть не стала. Локоть под щёку и - как убитая. Дюдень, почерневший то ль от пожара, то ль от бессонья, бережно прикрыл её попоной:
- Ухайдакалась!
- Ты почему не возвратился с Ачисаном? - спросила Всеволожа.
- Ордынский двор меня держал немножко. Сын Урустай у мурзы Бегича - в бессрочной послуге. Полгода не видались. Ачисан забрал мурзу к царю порассказать, что слышно на Москве. Мой сын сгорел[12], пока я с твоей девкой бегал…
- Боже! Куда бегал?
- Спасать тебя. Она сказала: ты - взаперти. Однако во дворец не удалось проникнуть. А наш Ордынский двор сгорел, как пакля. Даже кони! Конюшню некому было открыть.
- Где же ты взял коней?
- Отпер конюшню Оболенских. Самих-то нет: Василий в Переславле, Семён в плену, Глеб на том свете. Дом с челядью сгорел. Я коней выпустил, трёх обратал.
- Ты знаешь всех в Кремле? - внимательнее присмотрелась Всеволожа к Дюденю.
