- Отче Симеон, - обратился к нему Константин Дмитрич. - Это моя названая дочка со своей девушкой, - показал на Евфимию и Раину.
- Благослови, Господи, дочь боярина Иоанна, - пробормотал Симеон.
- Знаешь ли меня, святой отец? - спросила боярышня.
- Видел на Москве у Пречистой, хотя сам из Суздаля, - ответил монах.
- Священноинока Симеона знавал твой батюшка, - сообщил своей подопечной князь. - Большой учёностью славен сей мой старый знакомец! То-то митрополит Исидор взял его на Восьмой Вселенский собор! Многое повидал в чужих землях наш мудрый старец. Поведай, отче, - обратился князь к иноку, - каково житье в западных городах. А то мы тут в Новгороде слушаем лишь своих купцов. Вон Стефан Верховитинов побывал в Царьграде и такого наплёл! Жаба там ходила по улицам, пожирала людей. Метлы сами мели: встанут люди - улицы чисты…
Сквозь скудную бороду Симеона просияла улыбка.
- Царьграда не привелось лицезреть. Град же Юрьев велик. Весь каменный, каких нет у нас. И Любек дивен вельми. Дома с позолоченными верхами. Изобилье товаров. Воды проведены по улицам и текут по трубам, а овогда из столпов, студёны и сладки. В монастыре Любекском - мудрость недоуменная, несказанная: как живая, стоит Пречистая и Спаса держит на руках. А зазвенит колокольчик - ангел слетает сверху, сносит венец, кладёт его на Пречистую. Потом звезда идёт по небу и, глядя на неё, шествуют три волхва. Впереди - человек с мечом, позади - другой, со святыми дарами…
- Каково чудесно измыслено! - восхитилась Евфимия.
- В Люнебурге, - продолжил инок, - столпы позолоченные из меди. И люди медные приряжены к каждому. Текут из них воды хладные: у иного изо рту, у другого из уха, у третьего из глаза. Текут шибко, как из бочек.
- Пить можно? - спросил князь.
- Пьют и гражане, и скот, - подтвердил монах. - В Брауншвейге крыши домов крыты досками камня мудрёного, что много лет не рушится. Был и у хорватов. Язык у них с Руси, вера латинская.
- А что ж во Флоренции, на Соборе? - не терпелось Всеволоже узнать о главном.
Инок опустил главу, смолк.
За него Константин Дмитрич повторил услышанное накануне:
- Не снёс наш Симеон всей неправды митрополита-грека. На Москве Исидору был наказ: «Принеси к нам древнее благочестие, какое мы приняли от прародителя Владимира. Нового, чужого не приноси. Принесёшь чужое, не примем».
- Исидор же склонился пред Папою и приклякал по-фряжски, - вставил Симеон.
- Что значит приклякал? - спросила Евфимия.
- Ну, приседал, - пояснил князь. - И наших заставлял. А Симеон с ним спорил, оттого держался греком в тесноте.
- Видя ересь, неправду, я бежал из заточенья в Смоленск, - сказал инок.
- Смоленский князь-литвин выдал его Исидору, - продолжил Константин Дмитрич. - Симеон вновь был ввержен в темницу. Сидел зиму в железах, в одной свитке, на босу ногу. Вязнем попал в Москву…
- Сидеть бы до сей поры, - вздохнул инок, - когда б Исидор не принёс к Пречистой латинский крыж, не помянул на ектинье Римского Папу, не зачитал пред великим князем и боярами грамоту с латинскими новизнами, не объявил о нашем приложенье к папизму. Государь обозвал митрополита «ерестным прелестником», лютым волком, не пастырем. Велел свести с митрополичьего стола, взять под стражу…
- Ай да Василиус! - подпрыгнула, плеснув в ладони, Евфимия.
- Бояре ему сказали, - продолжил инок. - «Государь! Мы дремали. Ты один за всех бодрствовал, открыл истину, спас веру. Митрополит отдал её на злате Римскому Папе, вернулся с ересью».
- Рязанский епископ Иона подучил Ваську, что сказать, - уверенно заявил Константин Дмитрич. - Иона - вельми мудр!
- Стыдись, князинька! - нахмурилась Всеволожа. - Личная неприязнь мешает оценить достоинства человека?
- Он, как его родитель, не дал мне удела, - ворчал старый изгой. - Озлился, что я брата Юрия, его дядю, не повоевал. У кого ж неприязнь?
- Бог судья, Бог судья, - осенился крестным знамением иеромонах и взглянул в оконце. - А вот уже и Клопская обитель зовёт нас златыми главами!
Евфимия загляделась:
- Борисоглебский монастырь в Торжке мне казался дивен. Сей же ещё прекраснее!
- Истинно! - похвалил князь её восторг и обратился к Симеону: - Ты не досказал, отче, что ныне с Исидором?
