- Будет уж о Василиусе, - потупилась Всеволожа. - Удумала я, кого в ближние себе позвать. Константина Дмитрича!
- Кого? - переспросил жених.
- Дядю твоего, изгоя, - громче ответила невеста. - С ним батюшка мой был дружен.
- Это к любости будет всем, - обрадовался Дмитрий. - Он - единственный из моих дядьёв. Ведь Пётр Дмитрия внедавне помер. Нынче же пошлю в Новгород Великий. Шестьсот вёрст позовник за три дня одолеет изгоном. На всех постояниях будет менять коней. То-то порадуется за нас старик, пока жив! Кстати вин заморских мои люди доставят от новгородских немцев. Слышно, подорожали вина. Беременная бочка романеи - тридцать рублёв, полубеременная ренского - двадцать.
- Не излишни ли будут траты? - приняла деловой вид невеста.
- Для торжеств ничего не жаль, - раскраснелся князь. - Нам ли, сиротам, ставить себе пределы? Сами сватаемся, сами женимся, сами торжествуем! Я уж купил семь блюд больших аглинского олова, каждое весом в пуд, три десятка блюд средних в три пуда, сотню ложек корельчатых с костьми, да ножей чугреев красных, с оправою медною, с финифтом…
- Ах, любый мой, - перебила Евфимия. - Что мне торжества! Не дождусь зреть тебя благозаконным супругом в тихом покое, наедине…
- Торжества, моё солнце, осветят нашу тишину, - возразил жених. - Представь жар свечей, сладкогласый храм. Нас будут поучать от Божественного Писания. Дружка поднесёт сыр и перепечь ко всем: и к новобрачному князю, и ко княгине, сиречь к тебе, и ко всему поезду. А пред столом он скажет: «Как голубь без голубки гнезда не вьёт, так новобрачный князь без княгини на место не садится!»
- Для пары сирот и сиротства нет, - тихо произнесла Евфимия.
- Что ты говоришь? - недослышал князь.
- С тобой я не сирота, - громко повторила боярышня.
Красный помолчал, потом произнёс:
- Странное нынче со мною нечто: громогласие звучит внятно, обычная же речь слуху недосягаема.
- Ужли уши застудил? - испугалась невеста.
- Не ведаю, что с ушами, - признался он. - И ещё удивительная напасть: ем блюда с приправами, а вкуса не чую. С чего бы? Не оттого ли, что нынче сон не пришёл ко мне?
- При отсутствии сна всяческая немогота случается, - поднялась из-за стола Всеволожа и подошла к жениху. - Пойдём, мой любимик, провожу до опочивальни.
Идя по переходам и через сени, крепко держа его руку, она ощутила тревожный холод в ней, едва приметную дрожь.
- Воспрянь духом, любезная Евфимия, всё это пустое, - утешал Дмитрий. - Взойдём в новый день, а хвори оставим в старом. - Он приголубил невесту у своего порога и пожелал: - Выспись, солнышко, осияй меня поутру!
К Евфимии сон пришествием не замедлил. Увидела себя на стене высокого кремника. Крутизна голая вилась вниз. Там чернели избы посада на берегу широкой реки. Тяжёлым богатырским мечом отливали её стальные воды. И небо провисло низко. И солнце снизилось к окоёму. Обок Евфимии на слабых ногах едва держался Раф Всеволожский, коего дочь привела сюда, напрягая силы. «Люблю слияние рек, - молвил он. - Сливаются реки дружные». Дочь не впервой доставляла отца на его любимое место. Недолгая жизнь за Камнем не оставляла надежды ссыльному вернуться на родину. «Не дожить!» - вздыхал он, чуть ли не ежедень вспоминая допросы в Тайном приказе, куда поступил о нём государев указ со страшными четырьмя словами: «всякими сысками накрепко сыскать». «Всякими», стало быть, - пытками. Сперва ставили возле дыбы, делали «стряску» - били кнутом, жгли огнём. После было такое, чему смертную казнь предпочтёшь. Отлитого водой до следующего раза берегли накрепко, чтобы над собой какого дурна не учинил. Семья привезла в Сибирь Рафа едва живым. Дочь ловит хотя бы малую улыбку на отцовском лице, себя считая виновницей его бед. Сейчас на стене сурового кремника он просиял улыбкой: «Гляжу на запад, как на родную даль. Восток за спиною чужд». - «Придёт час, поедем домой, на запад», - успокаивает Евфимия. Отец грустно поводит головой: «Не дожить»…
Как настойную ягоду из длинногорлого сосуда, тянула её из сна Раина, трепля по-нежному:
- Очнись, невеста, жениху плохо!
- Что? - села на одре Евфимия. - Что ты говоришь?
