«Интересно, будут ли у моего ребенка рыжие волосы», – подумала она и испытала до сих пор незнакомое чувство вины, смешанной с восторгом. Ребенок. Она носит его ребенка!
Она плохо себя чувствовала сегодня утром, и поездка причиняла ей значительные неудобства, если не считать того, что она проводила время в его обществе. Она даже радовалась легкой тошноте и головокружению как доказательству существования ребенка.
Босуэлл пытался намекнуть, что у него есть сведения для нее, но до сих пор им не удавалось поговорить наедине. Пятьсот конников в блестящих стальных доспехах окружали их со всех сторон и вытянулись почти на милю вслед за ними, словно хвост дракона.
К раннему вечеру они приехали в Каллендер-Хаус в окрестности Фолкерка; понадобился почти целый день, чтобы проехать двадцать пять миль. Когда солнце заходило за каменную башню, окрасив ее грубые стены розовым цветом, Мария с радостью спешилась и вошла в открытую дверь, за которой ожидал лорд Ливингстон со своей женой и дочерью. Мария поспешила к ним и обняла своих старых друзей.
Мэри Ливингстон – пышногрудая, круглолицая, с ее простой жизнью… Судя по всему, она была всем довольна. Она выглядела более здоровой, чем любая из придворных дам.
Тем вечером они исполняли французские песни, которые Босуэлл знал в совершенстве, предавались воспоминаниям и сдержанно беседовали. Все казалось мирным и безмятежным.
На лестнице, ведущей в их комнаты, Босуэлл смог наклониться к ней и прошептать:
– Будьте вдвойне осторожны. Теперь мне известно, что Леннокс вступил в сговор с влиятельными силами на континенте. Он тайно получил деньги от Папы Римского, и сюда прибыл некий иезуит с секретным поручением.
– Но я католичка, – прошептала она в ответ. – Зачем Папе строить козни против меня? Должно быть, это неверные сведения.
– Нет. Согласен, сначала они могут показаться странными, но…
Лорд Ливингстон подошел к ним, подробно расписывая свои апартаменты и одновременно извиняясь за них.
– … Прошу прощения, они могут показаться слишком тесными, но новые покрывала только что доставили из Парижа. Уверен, они вам понравятся…
– Я не сомневаюсь, – ответила Мария. Ей снова стало нехорошо, и она хотела поскорее лечь. С другой стороны, ей нужно было дослушать Босуэлла.
Но его вежливо препроводили в другое крыло дома, и им пришлось расстаться.
Когда Мария вытянулась на кровати и закрыла глаза, пытаясь отдохнуть и успокоить неприятное чувство в желудке, Мэри Ливингстон пришла пожелать ей спокойной ночи. Она немного помедлила, стоя в изножье постели, и при виде любимого и знакомого лица у Марии отлегло от сердца. Ей хотелось откровенно поговорить с Пышкой, но когда она подумала об этом, то поняла, какая пропасть отделяет ее от всей прошлой жизни. Она не могла довериться Пышке и любому из тех, кто знал ее раньше. Не осталось никого, с кем она могла бы поделиться своими тайными мыслями. Никого, кроме Босуэлла.
Без него она осталась совершенно одна.
Они расстались ранним утром. Босуэллу предстояло вернуться в Эдинбург, а потом обратно в Крайтон, а Марии – проехать еще двадцать пять миль до Глазго. Лорд Ливингстон вызвался сопровождать ее и занял место Босуэлла.
По мере того как они продвигались вперед по зимнему ландшафту, все глубже проникая на враждебную территорию Леннокс-Стюартов, Мария испытывала растущее беспокойство. Западная часть Шотландии имела другие порядки и собственных вождей.
По пути они обогнули высокие земляные валы – остатки второй римской стены, носившей имя Антонина, теперь полностью заросшие кустарником. Мария ощутила гнетущую печаль, когда вспомнила, что Дарнли когда-то интересовался древнеримскими руинами. Когда-то он интересовался многими вещами… или ей так казалось.
Неподалеку от Глазго их встретил Томас Кроуфорд, слуга Ленноксов. Его появление напомнило Марии – как будто это могло смягчить оскорбление, – что его хозяин не пожелал лично приветствовать ее.
Трус! Где он? Скрывается в своих покоях в замке Глазго и грызет ногти? Или он просто издевается над ней? Она не могла скрыть презрительный тон, когда сказала:
