Ее мягкие губы прикоснулись к его шее, но он отступил и покачал головой.
– Уже почти полночь. Неужели суд продолжался так долго?
– Нет. Самое важное произошло потом, – он достал документ и передал ей.
Она отнесла бумагу к маленькому столу, где горела свеча, и подняла ее ближе к огню.
– Осторожно, не сожги его! – встревоженно произнес Босуэлл. Он не для того заплатил столь высокую цену, чтобы все усилия вдруг пошли прахом.
Мария стала читать документ, щурясь в полумраке и наклоняясь так, что ее локоны падали на бумагу. Она нетерпеливо отводила их в сторону. Наконец она повернулась к нему.
– Невероятно! – сказала она. – Как ты осмелился? – по ее тону он не мог понять, восхитилась ли она или пришла в ужас.
– По правде говоря, не знаю, – признался он. – Это нужно было сделать. Но теперь все закончилось.
– Нет, не закончилось, – возразила она. – Если бы все закончилось на этом! А твой шурин подписал договор?
– Не по своей воле. И он расскажет обо всем моей жене, – чувство стыда снова охватило его, когда он представил, как Джин выслушивает новости от своего брата. – Никто не хотел подписывать. Я накачал их виски и угрожал им, расставив солдат вокруг таверны. Я не хотел, чтобы все случилось именно так. Надеялся, что они будут более сговорчивыми.
Мария рассмеялась.
– Иногда ты кажешься таким невинным! – сказала она. – Пока ты находился в суде, пришло письмо от королевы Елизаветы, выдержанное в более или менее угрожающих тонах. Она ставит под сомнение мою честь.
Мария передала письмо Босуэллу. Он устало прочитал самую важную часть.
«Мадам, ради любви Господа, проявите такую искренность и благоразумие в этом вопросе, который так близко касается вас, чтобы весь мир поверил в вашу невиновность в столь ужасном преступлении. Ибо в противном случае появится веская причина лишить вас титула принцессы и навлечь на вас презрение черни. Если же вам суждена такая участь, то я скорее пожелаю вам почетную смерть, чем жизнь без чести».
Мария забрала письмо.
– Даже сейчас нам угрожает опасность, – продолжала она. – Появилось нечто более неприятное, чем письмо от Елизаветы, – она протянула ему большой конверт кремового цвета. – Это от моего посла во Франции.
«Увы, мадам, сейчас в Европе нет темы, которую обсуждали бы чаще, чем особа Вашего Величества и нынешнее состояние вашего королевства, которое большей частью толкуют в самом зловещем смысле. Боюсь, что это лишь начало, первый акт трагедии, и все идет от плохого к худшему. Я поблагодарил посла Испании от вашего лица за предупреждение, которое он вам дал, хотя оно пришло слишком поздно. Еще он хотел, чтобы я напомнил Вашему Величеству, что, по сообщению из того же источника, против вас замышляется некое злодеяние, которого вам следует опасаться в ближайшее время. Пишу об этом с огромным сожалением, так как не имею возможности узнать подробности от его господина».
Босуэлл пробежал письмо глазами.
– Что бы это ни было, речь идет о тех, кто оставил ложные улики и нанял людей, расхаживавших по улице и выкрикивавших мое имя. Они же расклеивали плакаты и выпускали на волю ночного глашатая.
– Значит, это группа людей, а не один человек?
– Я единственный, кто действует в одиночку. Все остальные предпочитают сбиваться в стаю, – Босуэлл понимал, что это звучит как хвастовство, но это было правдой и очередным свидетельством грозившей ему опасности. Казалось, что в Шотландии ни один человек, который отправляется в путь в одиночку, никогда не достигает цели.
– Черт побери! – он бросил письмо, упавшее на послание от Елизаветы. – Мы окружены опасными врагами. Но мы должны быть сильнее, чем они.
Он выглядел усталым и (хотя устыдился бы, если бы узнал об этом) немного испуганным. Марии хотелось защитить его, сделать все возможное, чтобы избавить его от грядущих испытаний и опасностей. Но в то же время она хотела лежать в его объятиях, несмотря на то что это было самой большой опасностью для него.
– Идем ко мне в постель, – внезапно сказала она. – Это приказ.
С непроницаемым видом – что он испытывал: облегчение или недоверие? – Босуэлл послушно кивнул.
