Вообще не требовалось быть инспектором по уголовным делам или автором будущей детективной пьесы, чтобы увидеть белые нитки, которые со всех сторон торчали из рассказа Любена. Кроме того: отвечая на вопросы инспектора, он все время пил виски, которое достал из большого старинного буфета. По просьбе Пирина налил по стаканчику и нам. Мне это совсем не понравилось. Во-первых, устанавливало слишком интимное отношение с допрашиваемым, что было вовсе не желательно, а во-вторых, можно ли как следует вести расследование, если сам в это время пьешь? Я все больше укреплялся во мнении, что инспектор затеял какую-то игру. Своя игра была, вероятно, и у допрашиваемого.
— Впрочем, я не успел спросить — с кем имею честь? — Любен поднял свой стаканчик с виски, намереваясь чокнуться с нами. Он давно все понял.
— Я инспектор уголовного розыска.
— Как прикажете понимать ваше появление?
— Так, как есть. Если имеет место убийство, самоубийство или несчастный случай, мы обязаны провести расследование. Неужели вы этого не знали? Мы выясняем причины, обстоятельства… и так далее. Чтобы совесть была чиста.
— Все ясно, как же может быть иначе…
Зазвонил телефон. На этот раз звонок не показался мне зловещим. Любен бросился к аппарату и протянул руку к трубке, но инспектор властно и даже чуть грубо отстранил его руку, сам снял трубку и приложил ее к уху.
— Да. Да, это я. Так-так… Да-а… — Он пристально посмотрел на Любена. — Примерно шесть часов назад… — Он перевел взгляд на свои ручные часы. — Точнее, точнее! Хорошо. Жду.
Инспектор положил трубку на рычаг, прошелся по комнате, потом направился к столу и сделал несколько глотков виски. Как будто ему страшно хотелось выпить. Это, разумеется, была игра, преследовавшая цель установить «контакт» с Любеном.
— Неплохое виски, неплохое. Правда, крепковато без содовой или минералки… — Взгляд его будто невзначай упал на газету, лежавшую на столе.
— Я купил ее, когда возвращался домой… — не дожидаясь вопроса, сказал Любен. — Газеты только-только привезли в киоски. Понюхайте, она еще пахнет типографской краской. — И он, предварительно поднеся газету к носу, подал ее инспектору.
Что он хотел этим сказать? Зачем ему нужна была эта «реплика»?
Инспектор медленно, с «наслаждением» тянул прозрачную желтоватую жидкость. Прошло несколько секунд, и он как-то лениво, небрежно, будто без интереса, переспросил:
— Простите, как вы сказали? Вы купили эту газету на рассвете?
— Да-да. Было еще очень рано… Это, наверно, первая газета, которая вышла сегодня…
Инспектор взял газету, повертел ее в руках и снова бросил на стол.
— Прошу вас, пригласите сюда вашу супругу. Я задержу ее всего на несколько минут.
— Но она… она в ужасном состоянии…
— И все-таки попытайтесь привести ее сюда.
— Он очень любил нас… А жена была особенно сильно привязана к нему… Она слишком болезненно реагировала на все, что было связано с ним…
— Пожалуйста, помогите ей, приведите ее сюда ненадолго!
Наш молодой собеседник неохотно вышел из комнаты, всем своим видом демонстрируя недовольство давлением, которое оказывал на него инспектор.
И тут кто-то из оперативников — до этого момента я его не видел — вышел из спальни и приблизился к Пирину. В руках у оперативника был пистолет, завязанный в белый платок.
— Пошли его на дактилоскопию! Снять отпечатки пальцев у всех, кто был здесь вечером! Бегом!
— Слушаю, товарищ майор!
Из двери, ведущей в комнату Любена и его жены, стремительно вбежала в холл молодая красивая женщина с разгневанным лицом. Она была поразительно похожа на мертвого старика, и в этом ничего особенного не было — я заметил, что дочери чаще бывают похожи на своих отцов, чем на матерей. Глядя на ее необыкновенно красивое лицо, хотя оно подурнело и опухло от слез, я представил себе, каким благородно прекрасным был в молодые и зрелые годы ее отец.
Она резко устремилась к Пирину, но на ходу покачнулась и едва не потеряла равновесие.
— Юлия, не надо!.. — Любен попытался остановить ее. — Подумай о себе!.. Обо мне ты не думаешь, но пожалей хоть себя!.. Тебе нужны силы…
— Вы из милиции, да?! Инспектор, да?!
