— Я, конечно, дилетант в драматургии, но мне непонятно, почему на сцене надо избегать «грубых» и «банальных», как вы их называете, вещей. Раз есть жизнь и смерть — значит, будет пьеса. Кроме того, — но это, разумеется, между нами — седьмое чувство подсказывает мне (а ведь я уже достаточно опытен в таких делах), что мы сейчас окажемся в кругу образованных, интеллигентных, достаточно умных и хитрых людей. Работа нам с вами предстоит интересная…
Я прикрыл глаза. Как зовут этого молодого мужчину, который встретил нас недавно? Почему бы не назвать его Любеном? Итак, первый персонаж есть! А теперь нужно описать обстановку и ситуацию такими, какие они в действительности, лишь чуточку кое-что в них изменив…
И тут мысленно я словно увидел, как чистый белый лист бумаги стал покрываться буквами.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Холл. Некоторое время сцена пуста. Из спальни выходит Санитар, в руках у него узел с вещами, завязанными в простыню. В дверях показывается Фотограф, что-то отдает ему, затем возвращается обратно. Санитар направляется к входной двери. В тот же момент из спальни выходит Инспектор, он провожает взглядом Санитара. В дверях, ведущих в другую комнату, появляется Любен, он быстро приближается к столу, берет кувшин с водой и так же быстро собирается покинуть холл. Потом останавливается и оборачивается к Инспектору, вопросительно глядя на него.
Любен. Его унесли?
Инспектор (кивает). Да… (Смотрит вслед уходящему Любеку.)
Любен входит снова, садится за стол, лицо озадаченное и хмурое.
Инспектор. Как она?
Любен. Очень плохо. (Вынимает пачку сигарет.) Просто не в себе… (Закуривает.)
Инспектор. Позвольте сигаретку…
Любен. Разумеется… (Инспектор закуривает, неумело затягивается.)
Любен. Похоже, вы не курите?
Инспектор (гасит сигарету). Извините, номер вашего телефона?
Любен. 45-99-63.
Инспектор (подходит к телефону, звонит). Велева? Пожалуйста, звоните мне по телефону 45-99-63.
Я еще плотнее закрыл глаза, стараясь как следует запомнить только что «написанное». Фокус с сигаретами я придумал как раз в тот момент, когда в комнату действительно вошел молодой мужчина, которого я впредь буду называть Любеном.
— Вы, надеюсь, помните, что вечером вас здесь не было? — спросил его инспектор.
— Когда? Вечером? Да… — вздохнул он, — я вышел, хотел немного проветриться… И прошлялся до рассвета. Вы же знаете — иногда у человека бывает такое настроение… и чаще всего без определенного повода. Я походил по улицам, поглядел по сторонам, заглянул ненадолго к Дан-чо…
— Это один из ваших приятелей?
— Данчо, что ли? Да нет, он бармен в отеле «Балкан». У него там приятно посидеть. Ну, я выпил немного виски, самое большее — два…
— Двойных?
— Я других не пью.
В этот момент как-то резко и зловеще зазвонил телефон — во всяком случае мне так показалось. В первый раз я присутствовал на следствии, слушал, как ведется допрос. Я был возбужден и растерян, старался, как ученик на уроке, твердо запомнить все слова и фразы, которые звучали в холле. Успею я написать пьесу или нет? А мой новый знакомый, названный в честь наших прекрасных гор, — сумеет ли он в самый краткий срок разрешить загадку, возникшую перед нами?
Я посмотрел на него. Он незаметно усмехнулся, будто подбадривая меня: «Ну, продолжай сочинять свою пьесу. Все в порядке!» И я в ответ улыбнулся ему. Только молодому человеку, которого я назвал Любеном, было не до улыбок.
СЛИШКОМ МНОГО АЛИБИ
То, о чем рассказывал Любен, выглядело весьма сомнительно. Так «случилось», что именно в тот вечер, когда было совершено преступление, его не оказалось дома. То, что он был в баре у Данчо, вряд ли могло служить прочным алиби — поди проверь, когда и сколько он там сидел, может, он вообще заглянул туда на несколько минут.
— Прежде всего, — говорил мне позже Пирин, — я понял, что он ходит туда каждый вечер. Поэтому тот, кто постоянно встречает его в баре, преспокойно может подтвердить, что видел его там вчера вечером. Кроме того, он, знаете ли, не мог точно вспомнить, где находился во время самоубийства (или убийства), потому что был «в подпитии». Скорее всего, по его собственному выражению, «шлялся» по городу.
