— Ну хорошо. Я договорился с Олафом встретиться на даче.
— Вечером, когда мы нашли его труп, или, может быть, накануне?
— Именно тем вечером и именно в то время, когда я там появился.
— Что вам было нужно от шурина?
— Решить вопрос о наследстве. — В ответ на выразительный взгляд Симоша Готенбах продолжал с ещё большим жаром: — Когда он познакомился с Яной, он был нулём. Я не знаю, почему вы о нём так печётесь…
— И всё же, — вставил Симош, — мне важно узнать о прошлом Люка как можно больше.
— Яна была очень одинока. С тех пор, как её оставил первый муж, для неё существовали только её пациенты.
— Кем был её муж?
— Учёный. У них был ребёнок, который умер в раннем детстве от опухоли головного мозга. После этого она больше не решалась иметь детей.
— Почему этот человек её покинул?
— Он был иностранцем и возвратился к себе на родину.
— Разве ваша сестра не могла этого предвидеть?
— Может быть, она переоценила себя. Вероятно, многое сложилось бы иначе, если бы ребёнок не умер. В общем, потерять и ребёнка, и мужа — это оказалось ей не по силам.
— Она сразу после тех событий обратила внимание на Люка?
Готенбах отрицательно затряс головой:
— Нет. Она жила как растение, о котором никто не заботится. То есть увядала. Да, иначе это никак не назовёшь, она увядала. Никакой жизнерадостности, свежести, никакой инициативы в личных делах. Только работа. Она замещала коллег, брала ночные дежурства. Она принадлежала клинике, как скальпель принадлежит операционной. Худела, бледнела, у рта её пролегла глубокая скорбная складка. И вот однажды с Люком произошёл несчастный случай…
Темнота породила страх. Олафу Люку казалось, что вокруг никого нет. Головная боль становилась невыносимой. Страх сжал сердце в болезненный комок. Он попытался нащупать кнопку звонка. И тут кто-то просунул руку ему под затылок и осторожно приподнял его голову. Что-то прохладное коснулось губ, на язык полилась жидкость. Он глотнул. Сквозь серую пелену увидел внимательные глаза. Голова его медленно опустилась на подушку. И тут ему опять стало страшно. Глаза снова приблизились к нему. Их взгляд излучал силу, снимал подавленность, успокаивал. Постепенно вокруг глаз обрисовалось лицо, энергичное и озабоченное. Материнское лицо. И он заснул.
С того часа это лицо поддерживало его, будило в нём то, что одни называют волей к жизни, другие — надеждой или верой в будущее…
Однажды женщина в белом халате, лицо которой показалось ему знакомым, сказала:
— Моя фамилия Готенбах. Вы ещё побудете у нас. Как долго — это зависит и от вас также.
Состояние Люка улучшалось медленно, но, как считали медики, в пределах нормы. Когда ему разрешили вставать, он попытался везде, где мог, быть полезным. Вскоре у него установились дружеские отношения и с медсёстрами, и с персоналом столовой. Он без конца слушал сплетни о больных и врачах, при этом отметил, что о фрау докторе Готенбах сплетен не существует. У неё умер ребёнок, она потеряла мужа, больше о ней ничего не знали.
Люк видел её в клинике чаще, чем других врачей. Тугой пучок на затылке делал её лицо строгим, нос острым. Замечательными были только глаза. Она никогда не улыбалась, хоть и была всегда дружелюбна и добра. Люк представлял себе, как она приходит домой поздно вечером или рано утром с ночного дежурства, в изнеможении падает на кровать, после короткого сна быстро что-нибудь съедает и снова спешит в больницу. Хотя её и нельзя назвать красавицей, Люку всё же казалось, что жизнь слишком бесцеремонно обошлась с этой женщиной. Останавливается она хоть иногда перед витриной магазина? Интересуется фильмами, музыкой? Как отреагирует, если с ней заговорит незнакомый мужчина?
Накануне дня, когда его должны были выписать, она пригласила его к себе для последней беседы. Прощаясь, он сказал:
— Чем я вам обязан, вы знаете лучше меня. Наверно, ни один человек не в состоянии сделать что-то такое, что было бы достойным вознаграждением его врачу. Но мне так хотелось бы доставить вам хоть небольшую радость!
— Вы давно уже нетрудоспособны, господин Люк, ответила она, — Поэтому в ближайшие недели вам надо соблюдать предписанный мною режим так же, как здесь, в больнице. И тогда вскоре я смогу с радостью констатировать, что вы полностью здоровы.
