— А что особенного? Просто жена добрая, хорошо кормит мужа.
— Да… А я думал, может быть, у тебя что-нибудь со здоровьем, — смущенно добавил Самир.
— Знаешь, я и сам стал замечать, что люди как-то странно на меня смотрят…
— Ты сам во всем виноват. Лень-матушка. Где, я спрашиваю, тот Иса, который до полуночи засиживался в министерстве, вел большую работу в партии, в клубе?
Сообщение о начавшемся завоевании космоса потрясло весь мир. Наступила новая эра в истории человечества. В эти дни Иса словно пробудился от спячки, в душе его на некоторое время появился прежний интерес к окружающей жизни, к людям, их открытиям и свершениям. Но… не надолго. Однажды он сказал друзьям:
— Покинуть бы навсегда землю… Скучно стало на ней, невмоготу больше…
Лето привело друзей на курорт. Обычно собирались вместе с самого утра в доме у Ибрагима. Часто к их компании присоединялся шейх Абу ат-Тавваб, который, как выяснилось, оказался здесь совершенно случайно.
Время до поздней ночи проводили за картами.
Вскоре у Исы произошла из-за этого серьезная ссора с Кадрией. Она требовала, чтобы он возвращался на ночь домой и перестал играть в карты на деньги. Провожаемый каждый раз градом упреков, Иса в конце концов не выдержал и ушел, демонстративно хлопнув дверью.
— Как дела дома? — спросил его Ибрагим, когда они уселись за карточный столик.
— Плохо. Из рук вон плохо!
— Наши жены, — с грустным юмором заметил он, — более снисходительны, чем Кадрия-ханум. Слов нет: на курорте необходим надзор за мужем, но не такой строгий…
— А ты чаще выигрывай, и жена успокоится! — улыбнулся шейх ат-Тавваб.
Ибрагим спросил шейха о Шукри-паше.
— Под благовидным предлогом вовремя уехал за границу и, конечно, не вернется.
— Что за границей, что здесь — один черт, — сказал Самир.
— Вздор все это. Я вот, например, все время молю аллаха о благословении новому режиму.
Игра продолжалась. За столом кипели страсти. Иса был так увлечен, что забыл обо всем на свете. Вдруг перед глазами возникла Кадрия. Чем она сейчас занята? Болтает с матушкой? Старуха, наверно, жалуется, что хлопот по дому больше чем достаточно, и обязательно добавит, что Иса, должно быть, не пользовался на службе никаким авторитетом, вот и выгнали. Но ведь это беспардонная ложь! А вот ее дочь — его жена — действительно достойна, чтобы он ее выгнал. Подумать только, замужняя женщина бесплодна! К тому же ведь она на десять лет старше его!
Играть кончили почти на рассвете. Иса со страхом представил себе, что ждет его дома. Он вышел на улицу. За ним последовали остальные.
В утренней тишине зарождался новый день. Воздух был напоен росой. Вдали над иссиня-черной гладью вечно беспокойного моря медленно светлел горизонт.
Шумно зевнув, шейх ат-Тавваб воскликнул:
— Как прекрасен этот час! — и забормотал себе под нос слова утренней молитвы.
— Особенно для выигравших, — рассмеялся Иса.
— Я не выиграл, но и не проиграл, — ответил шейх. Затем добавил: — А ты сильный игрок, Иса… Впрочем, все равно мы оба в проигрыше.
Иса, конечно, понял намек шейха и с грустью заметил:
— Таков уж этот мир! Разве мы заслужили такую жизнь? Допустим, мы ошибались, но, скажи мне, кто не ошибался? Почему государство отказалось от нас? Как оно могло забыть тех, кто заботился о нем, словно мать о своем единственном ребенке?
На душе у Исы было тяжело, хотелось раскрыть кому-нибудь свое сердце, услышать слова сочувствия. Помолчав минуту, он вновь заговорил:
— У нашей партии были великие идеалы. Как же мы могли так низко пасть? Сейчас нам остается лишь беспомощно разводить руками.
— Не унывай, — попытался успокоить его шейх. — Власть этих новых весьма непрочна, они не смогут повести за собой возрождающуюся нацию. Никогда!
Иса проводил шейха до ближайшего угла и долго смотрел ему вслед. Шейх медленно брел вверх по улице. Ветер развевал полы его просторной джуббы…
Иса направился к дому. Грустные мысли не выходили из головы.
«Что у меня есть? Ничего… Разве что счет в банке «Мыср». Как же мне быть, как жить дальше?..»
Вот и его дом. Он нажал кнопку звонка. Тишину ночи прорезал резкий металлический звук. Немного подождал, снова позвонил. Затем стал звонить чаще и настойчивее. Никто не открывал. Его, видимо, решили не пускать.
