— Не тарахти, приятель. Нужно было пнуть. Вы распустили слуг, я поучил.
— Какого черта! Всякая тля наглая еще будет пинки тут раздавать? Учить? Давай, полегче в чужом клубе!»
Подобных эпизодов в книге немало. Автор находится в центре повествования, являясь не просто персонажем, от имени которого ведется рассказ, но и частью описываемой им среды, и в то же время смотрит на представляемый им мир как внешний наблюдатель, занимающий вполне определенную позицию. Такой подход дает стереоскопический эффект, придавая произведениям Оруэлла (в частности «Бирманским дням») особую силу. Здесь явно чувствовалось влияние романа Джойса «Улисс», отрывки из которого были прочитаны как раз тогда, когда завершалась работа над «Днями в Бирме». Сходство писательского подхода — одновременно внутренний и внешний охват сюжетно-аналитической ткани — безусловно.
Кульминацией и фактическим финалом романа является самоубийство Флори, формально из-за неразделенной любви к юной британской мещаночке, почти случайно оказавшейся в Бирме, но по сути явившееся результатом всего комплекса внешних и внутренних противоречий как между колонизаторами и бирманцами, так и в среде самих белых господ. Можно представить себе, что Блэр в минуты депрессии действительно подумывал свести счеты с жизнью, но находил в себе силы справляться с отчаянием.
Особый колорит придает книге то, что Оруэлл назвал «фольклорным гостеприимством»: описанные с мельчайшими этнографическими подробностями особенности быта, нравов, пищи, украшений, религиозных ритуалов и даже охоты на леопарда. Видно, что при всём неприятии колониальных порядков и собственного в них участия, весьма пессимистическом отношении к возможности в обозримом будущем добиться «окультуривания» бирманцев с точки зрения европейской цивилизации, Эрик Блэр полюбил эту страну и вспоминал свои «дни в Бирме» с оттенком ностальгии.
Роман «Дни в Бирме» был историей без подлинных героев, книгой о посредственностях, о предательстве и лицемерии, о расовой и социальной ненависти. Интерес к этническим особенностям народов Оруэлл сохранит на всю жизнь, причем главное внимание обратит на этнографию англичан, возвращаясь к этой теме и попутно, и в специальных работах. Тем не менее первое серьезное художественное произведение Оруэлла следует рассматривать в качестве сравнительно объективного отчета о том, с какими мыслями и чувствами по поводу своей бирманской службы автор возвратился на родину.
В июне 1935 года роман был-таки опубликован в Британии Голланцем, воспользовавшимся тем, что книга уже издана в США. Роман был одобрительно встречен критикой, хотя, надо сказать, отзывы были более сдержанные, чем в отношении публицистической книги. И это неудивительно: публицистические очерки о жизни низов в европейских столицах были темой новой, весьма острой и злободневной, тогда как «Дни в Бирме» воспринимались как «еще один роман» в ряду многочисленных прозаических томов, которые, как из рога изобилия, появлялись на свет в 1930-е годы (критики жаловались, что не могут угнаться за авторами). Даже то, что действие развивалось на отдаленной колониальной периферии, положения не меняло. Впрочем, в рецензиях встречались эпитеты вроде «великолепный» и «восхитительный». Однажды, открыв журнал «Нью стейтсмен» за июль 1935 года, Оруэлл обнаружил там весьма благосклонную рецензию на «Дни в Бирме»: критик восторгался художественными достоинствами и общественным звучанием романа, а завершал текст ироническим замечанием, что экземпляр романа непременно дойдет до тех самых британских бизнесменов и чиновников из «клуба в Кьяктаде», чьи образы запечатлены автором>>{236}. Оруэлл с удивлением и удовольствием отметил, что рецензия принадлежала перу его старого знакомого Сирилу Коннолли.
Оказалось, Коннолли, ставший довольно известным автором и литературным критиком, узнал, что Джордж Оруэлл — его старый школьный товарищ Эрик Блэр, и попросил редакцию журнала дать ему на рецензию «Дни в Бирме». Через несколько дней после появления рецензии Сирил получил от Блэра письмо с благодарностью и приглашение посетить его в лондонском районе Хампстед, где Оруэлл жил в то время. Они не виделись 14 лет, и Коннолли был потрясен тем, как изменился его приятель. Особенно его впечатлили вертикальные морщины, которые проходили по лицу от глаз до подбородка подобно шрамам
