Генерал с ней держался сухо, но я заметил, что он не подозревает о ночном происшествии. Губернаторша была спокойна, и тени вины я не заметил на ее прекрасном лице.
- Ах, генерал, я тревожусь за вас.
- Послушайте,- вспылил генерал.- Я хочу избавиться, наконец, от соглядатаев. Их нынче много стало... Ты знаешь - продолжал генерал, обращаясь ко мне,- сегодня ни свет ни заря явился ко мне какой-то капитанишка, стал меня сверлить глазами, учить уму-разуму. Я его вышвырнул отсюда. Кто это, разузнай?
- Я имел счастье с ним уже познакомиться,- ответил я.- Это человек из охранки, личность опасная. Пользуется здесь неограниченной властью, всех вгоняет в страх. Практически он сейчас и возглавляет уезд. В народе окрестили эту личность "оком его величества". На него работают десятки ищеек. Ежедневно в этот дом приходят несколько его сыщиков под видом зеленщиков, молочниц и так далее.
- Видите, госпожа генеральша?- обратился губернатор к жене. Как будто она в чем-то виновата...- Читай!
Супруга его вышла, я стал читать донесение, но генерал уже слушал невнимательно, хмурился, видно жалея, что обидел жену. Я подумал с горечью, что сейчас он побежит просить у нее прощения, и все начнется сначала".
Глава двадцать восьмая
Спокойные дни для Андрея и Людмилы кончились. Их сравнительно долгое пребывание в Гёрусе, праздная жизнь и при том не совсем обычная, стали привлекать внимание. С жадностью изучая новый язык, Андрей, чрезвычайно восприимчивый к языкам вообще, беседуя с местным населением, записывал его фольклор, восторгался открытым для себя миром, который ничуть не напоминал классический, запечатленный в литературе и живописи Восток, а был живее, красочнее, противоречивее и грубее. Однако, Андрей не учел одного: несмотря на временное оживление, Гёрус оставался все же маленьким городком, где жизнь каждого на виду, ничего невозможно спрятать.
Жизнь пришлых русских, которые резко выделялись и в беспорядочной суете, охватившей Гёрус, обрастала молвой; пошли слухи, что это "новые мусульмане", хотя никто бы не смог объяснить, как это понимать. В дом к армянскому купцу зачастили татары, (тогда по-другому мусульманское население и не называли в России); чаще всего они искали у Андрея заступничества, просили сообщить самому царю о притеснениях, которые приходится им ежедневно терпеть; ему с удовольствием напевали народные песни, рассказывали сказки, и Андрей, не все понимая, наслаждался певучестью речи, мудростью изречений. Вновь и вновь барон утверждался в мысли, что народы, которых пренебрежительно именуют туземцами, по таланту своему, красоте и силе не уступают, а в чем-то и превосходят так называемые цивилизованные нации, и был несказанно рад этому.
Человек разносторонних дарований, образованнейший дворянин своего времени, прихотью судьбы сделавшийся богатым, Андрей в Петербурге помогал нелегальной организации деньгами, писал и издавал за границей популярные брошюры революционного характера, бесстрашно взялся провести террористический акт против царя. Покушение сорвалось, и, хотя барон был вне всяких подозрений, ему не захотелось продолжать свою деятельность, он стал разочаровываться в выбранных методах борьбы. Он жаждал настоящей схватки и если гибели, то гибели славной, с оружием в руках. И недаром самыми любимыми его поэтами были Байрон и Петефи, отдавшие свои жизни народу.
Но здесь, в Гёрусе, он стал чувствовать, что вязнет в собственной медлительности. Его попытки осторожно выведать о месторасположении Гачага Наби, нащупать какие-нибудь связи с ним встречали пугливое молчание. Более решительно действовать Андрей не мог; знал, что они с Людмилой давно под наблюдением капитана Кудейкина и его осведомителей, в первую очередь хозяина квартиры, армянского купца. Пока их не трогали, но только потому, что после внезапного отъезда Зубова, им покровительствовали офицеры, друзья полковника.
Тем не менее, вот они, странности человеческого характера,- Андрей, осторожничая даже со знакомыми, вдруг откровенно разговорился с человеком, которого вовсе не знал. Да еще с кем - с самим секретарем губернатора Гянджи. Дело было так.
