- Ты последствий не знаешь. Белобородое, этот сумасброд, направляет свой дурацкий проект наместнику. И наместник пересылает его самому государю со своими, разумеется, примечаниями. Не уверен, что Белобородое не сослался в своем письме наместнику на мое сочувствие его идеям. Или не сказал кому-нибудь о них.
- Князь не настолько глуп,- поморщилась Клавдия.- Одним словом, я еду с тобой! - Она решительно поднялась. Губернатор почтительно поцеловал ей руку.
- Я благодарен вам,- сказал он, как всегда в приливе нежности, переходя на "вы".- Но это никак невозможно. Это лишний повод для разговоров.
- Тогда слушайте меня внимательно, генерал! Вы были хорошим армейским командиром, таким и оставайтесь. Идите сразу в атаку, если почувствуете, что вас хотят взять голыми руками. Это с наместником, что касается его превосходительства...
- Нет, каково! - взорвался вдруг губернатор, отвечая 9обствен-ным мыслям.Довели народ до того, что он бунтует, не могут справиться с какой-то дикаркой, черт ее побери, наделали глупостей и теперь ищут виновного! Я напишу к государю! Я напишу ему обо всем! Обо всем!
Во время приступов раздражительности, которые происходили в последнее время все чаще и чаще, губернатор терял способность рассуждать логично, становился капризным и беспомощным точно малое дитя, и Клавдия, зная, что его в эти минуты нельзя ни переубедить, ни перечить ему, применяла испытанное средство: роняла невзначай ласковое слово, ерошила на затылке волосы, и он понемногу делался смирным. Лекарство действовало безотказно.
Через час, успокоенный и обласканный женой, генерал сел в крытый фаэтон, вооружённые конники, сопровождавшие его, тронули лошадей, кавалькада с цоканьем пошла по неширокой мостовой, и скоро на- голубом полотне неба появились очертания островерхих гор. И губернатор подумал, что все не так уж мрачно, как ему кажется, что все образуется, все уляжется, и потечет снова жизнь легкая и приятная, как вон то облако, бездумно бегущее по небу.
В таком настроении он прибыл в Тифлис, и тем неожиданнее и страшнее показался ему тот прием, какой ожидал его в канцелярии наместника. Так и не давший себе труда разобраться в политике интриг, недальновидный и, в сущности, безобидный и доверчивый человек, генерал был с первых минут смят, опрокинут, атакован с флангов. Вскоре ему стало казаться, что он и в самом деле виновен во всех грехах, в которых его обвиняли наместник и министр.
Растерявшись, он отмежевался от князя Белобородова, к которому никогда ничего, кроме симпатий, не испытывал, признал за собой вину, которой за ним не было, и дошел до того, что просил прощения и даже клялся перед супругой наместника, не замечая в ее глазах злорадного огонька отвергнутой им некогда женщины. Возвращаясь прежней дорогой, генерал уже с ненавистью и со страхом смотрел на окружающие горы, с ужасом вспоминал, какие ошибки он совершил, как его унижали, топтали; запутывался в своих мыслях все больше и больше и появился на пороге своего особняка мрачнее тучи. Он велел принести в кабинет графин водки, потом еще и пил до тех пор, пока не объявилась Клавдия, раскрасневшаяся от прогулки верхом, бодрая, свежая, красивая.
- Я погиб, Клавдия,- сказал он, поднимая налитые кровью, но трезвые глаза.- Ты думаешь просто отставка? Не-е-т!
- Поставьте графин на место! - властно приказала жена.- Застегните мундир, сядьте прямо!
- Меня унизили, Клавдия,- сказал он еще раз с невыразимой грустью.- За что, кому я сделал плохое?
Клавдия внимательно посмотрела на мужа и поняла, что всякий разговор с ним сейчас бессмысленен. Лицо ее внезапно преобразилось.
- Ну, вставай, вставай. Тебе отдохнуть пора. Пойдем в спальню,- шепнула она ему на ухо, и он, схватив ее руки, стал покрывать их страстными поцелуями, бормотал несвязное, ласковое, нежное, и она почувствовала на своих ладонях горячие слезы.
Вечером она заставила мужа рассказать все, что произошло в Тифлисе, до малейших подробностей, выспрашивала, как при разговоре вели себя наместник и министр, виделся ли он с женой наместника, что она ему говорила, какое на ней было платье. Губернатор с трудом восстанавливал в памяти мелочи, которые казались ей очень важными, но в конце концов, намучившись, Клавдия составила для себя более или менее правильную картину происшедшего.
