А тут как раз возник Шимс с подносом, уставленным чайником. Он тоже прядал ухом, и у него на мочке грозил появиться… этот, как его, в форме замочной скважины… стигмат, кажется. Да, стигмат. Конечно, он вносил чай, он — это не стигмат, а Шимс, а знаю я эти внесения чая. В незапамятные времена хитрые китайцы специально изобрели этот напиток, чтобы слуга мог подслушать, о чем говорят господа, не рискуя быть застигнутым под дверью в вопросительной позе, то есть, вы поняли, в позе, сразу же олицетворяющей и имитирующей знак вопроса. Но мы, Вустоны, тактичны. Это у нас в нашей голубой крови. Не могу сказать, что мои предки были в таких уж теплых отношениях с Вильгельмом Завоевателем, что бы там ни говорили о нем и Эмили Вустон. Катберт Вустон выигрывал у него в шахматы, а Герберт — в крокет, и конечно, это было причиной некоторой холодности между Вустонами и прославленным монархом. Но, тем не менее, род у нас тот еще. Так что ноблесс оближет (А вовсе не «нос оближет», как захочет исправить корректор). Это такое латинское выражение, в таком смысле, что хоть сноб надменен, но истинный аристократ деликатен. И поэтому я сделал вид, что не заметил всеобщей ушной мобилизации.
— Так мы, кажется, говорили об уликах против собаки в деле о смерти сэра Чарльза, — непринужденно подхватил я нить угасшей было беседы.. — Что у нас есть на нее?
— Во-первых, — вставил Шимс, — тот факт-с, что сэр Чарльз испугался, о чем свидетельствовал осмотр тела-с.
— Бросьте, это ж не она ему в штаны… хм-хм, ну вы поняли. Ну, испугался старик. Мало ли, чего он мог испугаться. У меня есть знакомая в Челси, которая любит подкрадываться к своим приятелям и гавкать им в ухо. Может, это была она? Он стоял себе возле калитки, насвистывал бойкий мотивчик, курил, думал, где бы разжиться еще миллиончиком на сигареты, а то ж они все дорожают, и тут вдруг со стороны болот подкрадывается эдакая особа и «гав!» ему в ухо. Он: «Аааа!» — и окочурился.
— Видите ли, полиция возле тела не обнаружила никаких следов, кроме следов самого сэра Чарльза и Берримора, обнаружившего тело… — завел Мортимер.
— Исключено, — снова вклинился я, — в этом сезоне убийца-дворецкий совершенно не кастрируется… ой, то есть не котируется. И не собачируется. Кто угодно, но не дворецкий. Я голосую за то, что Берримор не виновен, а преступник свои следы вытер или угнал цеппелин и действовал, из него свесившись. Может быть, этот Баскервиль сам себя убил, но раздвоившись.
— Интересная версия-с, — похвалил Шимс.
— Да что ж вы меня все перебиваете! — рассерженно прошипел Мортимер. — Полиция их не нашла. Она просто их не заметила, а я заметил.
— Продолжай, бледнолицый! — воскликнул я. — Складно звонишь.
— На небольшом расстоянии от сэра Чарльза виднелись совершенно четкие…
— Следы?
— Следы.
— Мужские или женские?
Доктор Мортимер как-то странно посмотрел на нас — меня и спину уходящего из гостиной Шимса, и ответил почти шепотом:
— Это были отпечатки лап огромной собаки!
При этих словах я ощутил себя так, будто вдохнул с воздухом бодрый скаутский отряд сороконожек, многим из которых за шиворот упало по еще сороконожке, и они все разом задергались, заизвивались и зашаркали ногами. А тут еще раздался звонок в дверь, и впущенные Шимсом, в гостиную с радостным чириканьем впорхнули мои кузены Алекс и Юстас. При этом Юстас нежно, как мать, прижимал к своей пламенной груди ботинок — черный, слегка поношенный. И меня тут же затерзали смутные сомнения….
— Привет, Берти, старина, как здорово, что мы тебя застали, — начал Алекс, рухнув в мое насиженное кресло. Ботинок он водрузил на настенную полочку и какое-то время им любовался, будто своим последним произведением. Только что не кудахтал, а то творцы обычно кудахтают.
— Потому что могли и не застать, — сообщил Юстас, щедро наливая виски в два стакана. — У тебя найдутся два маленьких сэндвича?
— Слышал хохму? На Падингтонском вокзале, в буфете, продаются сэндвичи «Пикантные». Я спросил тамошнюю девушку, чем они отличаются от нормальных. И знаешь, что она мне ответила? «Пикантные» — с огурцом.
