Казалось, сама земля, доселе бессловесная, восстала и обрушила на людей свою огненную кару.
И в сотнях древних храмов, и в десятках выстроенных заново, возносили люди молитвы о дожде. Но молчали пустые небеса, ни капли воды не пролили они на измученную землю, и глух и нем оставался бог к людским страданиям. Ибо от рук человеческих были построены шлюзы и каналы обводнения, пожарные просеки и пруды, были созданы машины, самолёты и вертолёты для борьбы со стихией… И от рук же человеческих были засыпаны пруды и возведены на их месте элитные коттеджи, распродана и растащена на металлолом спецтехника и пущены по ветру плоды труда предыдущих поколений.
…Вот уже четвёртые сутки Люба жила в затянутой дымом Потьме, в привокзальной гостинице.
Ей не полагалось по графику ни свиданий, ни передач, но оставаться в Москве, когда лесные пожары подступали к колонии, где находился её любимый, она не могла.
С тревогой смотрела Люба вслед отправлявшимся со станции утренним автобусам.
Эвакуацию то объявляли, то снова отменяли, и Люба металась по городку, и снова возвращалась в гостиницу.
Виталик устало и спокойно смотрел в небо над бараками, где дым застилал солнце.
До освобождения ему оставалось меньше трёх месяцев, и предчувствие свободы уже маняще покалывало грудь.
По мере приближения этого дня он всё чаще вспоминал о Стивенсе.
Где он, его враг? Суждено ли им ещё раз встретиться в этой жизни?…
А по ту сторону колючей проволоки горели леса, и никто не верил заявлениям начальства, что они в безопасности.
Сосед Виталика по отряду, хлипкий и низкорослый запуганный таджик, осуждённый за кражу мобильного телефона, просыпался среди ночи и начинал торопливо бормотать молитву.
Другой сосед, парень лет девятнадцати из рязанской деревни с пятью классами образования, в пьяной ссоре ударивший ножом односельчанина и даже сам не помнивший, как это произошло, трясся и сеял панику.
Сжав зубы, Виталик день за днём мысленно повторял про себя, что не имеет права умереть.
И стихия отступила, оставляя за собой тысячи квадратных километров выжженной земли и миллионы обгорелых пней.
Как чудо, к людям вернулся воздух. И с протяжным гудком, тяжело трогаясь с места, вздрогнул тепловоз, и качнулся на рельсах плацкартный вагон, в котором Люба возвращалась домой.
Где-то за периметром откликнулась в мордовской ночи кукушка.
«Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?…»
Долгие годы жизни равномерно отсчитывала осуждённому Нецветову лесная птица…
Пролетят ещё два месяца, и Люба с Димкой отправятся в Мордовию в долгожданный последний рейс.
Бессчётное количество раз Люба представляла себе, как это случится, но, когда утонувшим в сыром тумане утром под низким пасмурным небом Виталик появился из дверей контрольно-пропускного пункта с документами в одной руке и сумкой в другой, и она выбежала к нему навстречу из машины под дождь, шлёпая кроссовками по лужам — всё было ново, как в первый раз, и всё было не так, как в мыслях и снах…
Капли дождя звонко ударялись в лобовое стекло и скатывались вниз.
Димка стоял в пяти метрах от них и улыбался.
* * *
За три года утекло много воды, и изменилось многое.
Люба закончила всё-таки институт и, несмотря на все интриги, работала ассистентом на кафедре.
Димка тоже защитил диплом и работал в какой-то компьютерной фирме программистом, большую часть свободного времени посвящая автомобилю.
Андрей перешёл на четвёртый курс своей химической академии, и, хотя они дружили и общались по-прежнему, Виталик не мог не почувствовать малую толику отчуждённости на словно прошедшей между ними невидимой меже.
Он не догадывался, с чем это может быть связано.
Андрей, в свою очередь, не знал, как найти слова, чтобы рассказать старым друзьям, что он тайно восстановился в рядах Молодёжного Альянса.
Он полагал, что, когда Виталик узнает, зачем он это сделал, то всё поймёт. Виталик не может не понять… Но это потом, когда узнает…
Кузнецов снова и снова восстанавливал в памяти тот день, когда устоял под тяжёлым взглядом Артюхина, но растерянно промолчал на вопрос о том, не хочет ли он вернуться в организацию. Подполковнику удалось тогда застать его врасплох, но он не стал развивать эту тему, да и Маркин-то позвонил ему с предложением о встрече недели через три после того разговора, и Андрею, не общавшемуся с Маркиным несколько лет, его приветливость показалась искренней… «Кто старое помянет, тому глаз вон», — так, кажется, сказал тогда Сергей, и Андрей мог многократно проклинать тот единственный неуловимый миг, когда ответил ему «да» — и оказался во власти Пустоты, не ведая, что, единожды поддавшись ей, будет неимоверно трудно сделать шаг назад, неизмеримо труднее, чем устоять единожды…
