За пятнадцать минут до станции Бологое ребят разбудил собственной персоной Владимир Иванович Артюхин, стоявший в коридоре вагона в сопровождении нескольких автоматчиков.
— Собирайтесь, — сказал он то ли устало, то ли насмешливо, — предупреждаешь их, предупреждаешь, а всё равно полпоезда вас таких умных…
Ночной летний ветер гулял по платформе Бологое, где стояли задержанные, которых высадили из поезда.
Было довольно прохладно для июля, и Люба зябко куталась в тонкую ветровку.
Из другого вагона вывели под конвоем ещё двоих, и она даже в темноте издалека разглядела знакомые фигуры.
Это были Сергей Маркин и Марина Шанина.
Они не общались с того памятного собрания и не поздоровались на ночной платформе, сделав вид, что не знают друг друга, точно так же, как не поздоровались два с половиной месяца назад, случайно встретившись взглядами на Октябрьской площади, на месте сбора первомайской демонстрации, прежде чем разойтись по разным концам большой колонны.
Впрочем, против Марины Люба ничего не имела.
Марина тоскливо провожала взглядом отъезжающий поезд, манивший светящимися окнами вагонов.
— Курить есть у кого-нибудь? — спросила она.
Андрей Кузнецов поделился сигаретой.
Минут через сорок их отвели в здание линейного отдела внутренних дел и распределили по камерам.
Следующие двое суток Андрей провёл в компании Маркина, а Люба — вместе с Мариной, которая очень страдала от отсутствия сигарет. Сидя на холодном пандусе, девушки коротали время за разговорами обо всём и ни о чём.
— Ты с Виталиком общаешься? — как бы походя спросила Марина.
— Переписываемся, — кивнула Люба.
— Как у него дела? Суд скоро?
— Даже не знаю. Пока следствие.
— Привет передавай. Пускай на меня не злится, если что.
— Хорошо. Да он и не сердится, я думаю…
Как раз за день до отъезда Люба получила письмо от Виталика — ответ на её письмо, в котором она описывала их путешествие в Феодосию. Поездкой Виталик живо заинтересовался и дотошно выспрашивал у Любы самые незначительные, на её взгляд, детали…
По истечении двух суток превентивного задержания, скрашенных, если можно так выразиться, довольно вялыми душещипательными беседами, которые проводил с ребятами Артюхин, сильно сомневаясь в их пользе, но следуя формальной инструкции, их вывели из отдела и отпустили на все четыре стороны. Артюхин, впрочем, проконтролировал, чтобы его «подопечные» купили билеты до Москвы, хотя продолжать путь в Петербург им всё равно уже не было смысла.
Люба садилась в поезд, разозлённая и раздосадованная.
— А вы с Маркиным о чём в камере общались? — спросила она товарища с усмешкой.
— Да так, ни о чём, — передёрнул плечами Андрей.
…Через пару дней вернулся и Дима Серёгин, которому по счастливой случайности удалось обойти все рогатки не только в пути, но и в самой Северной столице, и принять участие в антисаммите.
Ещё через несколько дней Люба и её товарищи узнали, что натовские учения в Нижегородской области отменены в связи с отсутствием законодательной базы для их проведения. «Такой же формальный предлог в итоге использовали власти на Украине», — подумала девушка, — «Чтобы сохранить лицо».
Отменены по крайней мере на две тысячи шестой год…
* * *
Девятнадцатого ноября две тысячи шестого года исполнялся год содержания под стражей Виталика Нецветова. Дальнейшее продление сроков следствия было ещё возможно через Мосгорсуд, но следователю откровенно не хотелось возиться больше с этим делом — преступники были найдены, необходимые формальности на скорую руку соблюдены, раскрытое дело по особо тяжкой статье можно было передавать в суд и отчитываться об успешной работе.
В сентябре было составлено обвинительное заключение. Граждан Алексеева, Васильченко, Журавлёва и Нецветова следствие обвиняло по статье сто пятой Уголовного кодекса, части второй, пунктам ж, з, л. По сравнению с первоначальным обвинением Нецветова добавился пункт о группе лиц по предварительному сговору. Началось ознакомление обвиняемых с делом, завершившееся за несколько дней до истечения срока, и дело было направлено в Московский городской суд для рассмотрения по существу. Восемнадцатого ноября суд продлил содержание Виталика и его подельников под стражей ещё на полгода, и больше количество таких продлений закон не ограничивал.
