Глава пятнадцатая. Судьба и суд
В середине декабря две тысячи шестого года в Москве на Триумфальной площади проходила первая крупная акция под маркой Марш несогласных.
Мэрия не согласовала шествие, организаторам пришлось согласиться на митинг, но рекламировали его всё равно как «марш» — и ещё как мероприятие «объединённой оппозиции».
В ту зиму снег выпал очень поздно, в столице его не было до середины января, и на слякотную Триумфальную, по-старому площадь Маяковского, стекались либералы и демократы всех мастей вперемежку с теми, кто называл себя левыми, но ненавидел Путина не за продолжение погружения в нищету большинства населения, не за отмену льгот и растущие тарифы ЖКХ, не за разрушение армии, промышленности и сельского хозяйства, а за мифическое «удушение свобод» и «свёртывание демократии».
Переводя с демократического на русский — на площадь собирались те, кого не устраивал темп всеобщей деградации, кто стремился её ускорить.
Но это стало очевидно позже, уже к весне, а некоторым не стало ясно и тогда, но, чтобы не забегать вперёд, скажем лишь, что в декабре шестого года, помимо целевой аудитории подобных мероприятий, на площадь пришло множество людей, не разобравшихся до конца в обстановке, а кто-то разобрался, но всё равно пришёл — постоять на краю площади и посмотреть.
Площадь была оцеплена, в прилегающих переулках стояли автобусы и «Уралы» со стянутым из регионов ОМОНом. Шагая по Тверской от метро «Пушкинская», Дмитрий Серёгин насчитал не менее десятка грузовиков с номерами 15 региона — Северной Осетии-Алании. В сером небе над площадью на малой скорости и малой высоте, почти над домами, описывал медленные круги чёрный вертолёт.
Люба, слегка простудившаяся накануне, наблюдала за происходящим с северной стороны площади, и ветер трепал полы её пальто. Справа она не выпускала из поля зрения мать, стоявшую за самодельным книжным развалом в числе прочих торговцев политической литературой.
Когда они только подходили к площади, протискиваясь через рамки металлоискателей, а митинг уже шёл и на трибуне надрывались ораторы, Ксения Алексеевна вполголоса сказала дочери:
— Демократы… Как в девяносто первом. Потрясающе. Как будто не было этих пятнадцати лет, а они снова на сцене. Только Ельцина не хватает. Не удивлюсь, если и придёт. И ещё в глаза людям смотрят…
Люба и Дима помогли ей разложить книги на лотке и пошли в толпу.
После первых двух ораторов, фамилии которых были на слуху в либеральном лагере, слово предоставили Сергею Маркину.
— Граждане! — кричал Маркин в микрофон. — Пришло время соединить наши усилия и выступить единым фронтом против Путина! Левые могут и должны послужить цементом в этой борьбе! Я протягиваю руку нашим союзникам по оппозиции и говорю — не бойтесь! Пропутинские СМИ пытаются создать у вас впечатление о левых как о пещерных сталинистах, готовых загнать всю страну в ГУЛАГ! Но посмотрите вокруг себя — разве здесь, на этой площади, вы видите последователей Сталина? Нет и ещё раз нет! Сегодняшняя левая молодёжь — это современные люди, как и западные левые…
— Докатился, — зло произнёс Серёгин и сжал зубы почти до хруста.
Маркин ещё что-то вещал про идеалы социальной справедливости, но Люба этого уже не слышала, потому что из толпы её окликнули по имени.
— Не узнаёте? — с неизменной лучезарной улыбкой к ней подошёл журналист Грей.
Несмотря на то, что со дня их мимолётной встречи в поезде прошло полгода, девушка вспомнила его почти сразу.
— Мартин? — спросила она. — Вы здесь? Освещаете мероприятие?
— И да, и нет, Люба. Я, конечно, напишу заметку для редакции, но дело не только в этом. Журналист — тоже человек и может иметь своё мнение. Мне, как и Вам, глубоко несимпатична путинская диктатура.
Люба хмыкнула.
— У меня своё мнение обо всём, — сказала она, делая упор на слове «своё» и давая собеседнику понять, что дистанцируется от большинства участников, — мне, как Вы выражаетесь, Путин несимпатичен, а откровенно я бы сказала — отвратителен, но мне не менее отвратительны те, кто на сцене. Я не вижу между ними большой разницы, — резюмировала она, слегка подёрнув острыми плечами под демисезонным пальто.
