— Но какие-то мысли у Вас на эту тему есть?
— Я не знаю.
Она отвечала уверенно, не смущаясь никаких вопросов, связанных с её оппозиционной деятельностью. Единственное, что пугало Любу, когда она шла к Артюхину — не спросит ли он её о том, что она делала ночью в Измайловском парке. Это была единственная тема, которой она ждала с внутренним напряжением. На все остальные вопросы можно было отвечать спокойно и вести себя естественно.
— Хорошо. Вы собираетесь ехать в Санкт-Петербург?
— Зачем? — не поняла Люба.
— Вы наверняка знаете, что июле будет саммит Большой восьмёрки. Нам известно, что многие члены радикальных молодёжных организаций собираются ехать в Петербург и устраивать там несанкционированные акции. Мой долг — предупреждать вас о возможных последствиях.
— Я не состою ни в одной организации.
— Это нам известно. Тем не менее. Планируете ли вы туда ехать?
«О себе говорит во множественном числе», — с усмешкой подумала Люба.
— Ещё не решила, — ответила она, — я не могу знать своих планов на два месяца вперёд.
— Логично, — согласился Артюхин, — однако очень не советую Вам туда ехать. Обстановка нагнетается уже сейчас — что же будет в июле? Вы себе представляете, какие будут меры безопасности, когда соберутся главы восьми ведущих государств? Вы там пикнуть не успеете, не то что устроить какую-то акцию. А вот провокации возможны вполне, в том числе с непредсказуемыми последствиями. Вы девушка неглупая, в МАИ учитесь, так что прислушайтесь, Любовь Никитична, будьте благоразумны, не ездите в Петербург. Я Вас по-хорошему предупреждаю.
— Спасибо, я приму Ваше предупреждение к сведению, — ответила Люба.
Артюхин смерил её долгим оценивающим взглядом.
— Вы тоже идеалистка? Как и Нецветов?
— При чём тут Нецветов? — быстро переспросила девушка, и промелькнувшее в её глазах беспокойство не могло укрыться от пристального профессионального взгляда майора Артюхина.
— Да пока, собственно, ни при чём, — он неторопливо выкладывал на стол чёрную папку со множеством бумаг, — приходилось с ним общаться. Интересный он человек. Доигрался он, а жаль. Так и не понял, что все идеалисты рано или поздно свернут себе шею. Не думайте, мне совершенно искренне жаль Нецветова. Не понимаю только, зачем он убил таджика. Не подскажете?
— Виталик пишет, что он его не убивал.
— И Вы ему верите?
— Верю, — ответила Люба без колебаний.
— Ладно, — Артюхин удовлетворённо кивнул, — пусть так. Вы считаете, что у него есть перспективы освобождения?
— Не знаю, — пожала плечами Люба.
— Сами-то Вы чего от жизни хотите? Чем думаете в дальнейшем заниматься?
— В каком смысле?
— Вы же умный человек. Вы же понимаете, что революции не будет. А жизнь свою надо так или иначе устраивать. К нам на заметку Вы уже попали. Это для Вас, можно сказать, первый сигнал. А Вам институт заканчивать надо. Думайте сами, я уже Вам достаточно много сказал.
Люба смотрела на него с плохо скрываемой враждебностью и молчала.
— Политика — вещь сложная, — сказал Артюхин примирительным тоном, — в ней встречаются разные обстоятельства и самые неожиданные союзы, и не всегда бывает понятно, как правильно поступить. Согласны?
— Возможно.
— Как бы Вы отнеслись, Любовь Никитична, если бы я предложил Вам более тесное взаимовыгодное сотрудничество?
— Хотите сделать из меня провокатора? — спросила Люба.
— Ну зачем же так грубо? Мне кажется, мы могли бы с Вами найти общий язык.
— Не могли бы, — ответила она резко.
— Ну что же, на нет и суда нет. Последний момент, Любовь Никитична. Вы же переписываетесь с Нецветовым по почте? — произнёс Артюхин то ли утвердительно, то ли вопросительно, не глядя ей в глаза и делая вид, что усиленно что-то ищет в чёрной кожаной папке, хотя документ, который он хотел показать девушке, был у него приготовлен заранее.
— Да, а что, нельзя? — ответила она с вызовом.
— Ну почему же… Закон не запрещает. Переписывайтесь, пожалуйста. Я уточнил к тому, что Вы должны знать почерк Виталия Георгиевича.
— Знаю, — кивнула Люба.
— Прошу Вас ознакомиться, — Артюхин спокойно и буднично, с ничего не выражающим лицом протянул ей расписку Виталика.
