— Здравствуйте, Виталий Георгиевич, — Моррисон был подчёркнуто вежлив, протянул Виталику влажную салфетку, и тот взял её свободной рукой и вытер с лица кровь.
— Здравствуйте, господин Стивенс, — ответил он, — вот уж не думал, что представителей коммерческих компаний допускают общаться с арестованными по особо тяжким статьям.
«Теперь я хотя бы точно знаю, что не ошибся. Я был прав. Я всё успел».
Моррисон сделал вид, что не заметил ни злой иронии в словах Виталика, ни его насмешливого тона.
— Что предлагать будете, мистер Стивенс или как Вас там?
— Буду предлагать реальную помощь, — ответил Моррисон, — Ваше положение не так безнадёжно, как Вам кажется. Мне искренне жаль, что приходится возвращаться к нашему разговору при таких обстоятельствах, однако… — он на секунду замялся.
— Лучше бы сигарету предложили, — воспользовался паузой Виталик.
— Прошу прощения, Виталий Георгиевич, — Уильям торопливо извлёк из кармана брюк пачку «Парламента», протянул Нецветову, чиркнул зажигалкой, прикуривая, и наблюдал, как Виталик жадно затягивается сизым дымом. — Мне правда жаль. Но Вы знаете не хуже меня российскую действительность и знаете, как много в этой жизни решается деньгами. Возвращаясь к моему предложению, я хотел бы отметить, что довольно крупные суммы, о которых идёт речь, могли бы помочь Вам и в решении возникших проблем с законом… Увы, российское законодательство несовершенно и лишает нас с Вами возможности ждать до понедельника. Поэтому я хотел бы вопрос о покупке диссертации Вашего отца решить прямо сейчас.
— Нет больше никакой диссертации, — ответил Виталик.
— То есть как нет? — не понял Моррисон.
— Нет, и всё. Я её сжёг.
Моррисон опешил. Ему впервые не удалось сохранить непроницаемое выражение лица. Внешний лоск слетел мгновенно.
— К…как сжёг? — переспросил он, не веря своим ушам.
— Обыкновенно. На костре. Могу показать место. Здесь недалеко, рядом с Кузьминским парком. Сжёг, разворошил пепел и смешал со снегом. Ничего не осталось, — Виталик торжествующе улыбался, что в его положении выглядело особенно дико.
— Этого… этого не может быть, — к Моррисону постепенно возвращалось самообладание, — Не верю… Это же миллионы… десятки миллионов долларов! Хорошо, — ухватился он за возникшую мысль, — Вы сожгли оригинал, а копия?
— Нету копии и не было никогда, — на Уильяма смотрели весёлые и злые глаза счастливого человека, — всё сгорело. Ничего Вашей Америке не достанется.
— Ты… ты… — Моррисон почти задыхался от ярости, — ты хоть раз в жизни видел, как выглядит один миллион долларов?
— Да катитесь Вы к чёрту с Вашими миллионами и миллиардами!..
Он произнёс эту фразу громко и выразительно, как на митинге.
Честно говоря, автору кажется, что, вытирая кровь влажной салфеткой, её герой ответил Моррисону в менее политкорректных выражениях, но ввиду отсутствия свидетелей этой сцены, а также из уважения к читателям, мы остановимся на приведённом выше варианте.
Моррисон закурил, чтобы собраться с мыслями.
— Мне тебя характеризовали как идеалиста. Правду ищешь, что ли? — спросил он, недобро глядя в глаза Виталика.
— Ищу.
— И как, нашёл?
— Пока нет.
…Садясь в машину, Моррисон с закипающим гневом думал о том, как он поквитался бы с Нецветовым, попадись ему тот в прошлом году где-нибудь в Эль-Фаллудже. Но за окном была Москва ноября две тысячи пятого года, столица формально независимого государства, и обстановка требовала соблюдения минимальных приличий.
За рулём он включил радиоприёмник, настроенный на волну «Русского радио», и из динамика заиграла песня в исполнении Аллы Пугачёвой:
«Не отрекаются любя, ведь жизнь кончается не завтра…»
* * *
Дальнейшее происходило как в тумане. Ларису Викторовну внутрь отделения не пустили, и она рыдала на лавочке у входа. Виталик увидел её, когда его выводили наружу.
— Мама, не плачь! — успел он крикнуть прежде, чем за ним закрылась металлическая дверь кузова милицейской «Газели».
На Виталика были злы все, кто занимался его делом и кто не смог поэтому отгулять выходные — преступление было совершено в ночь с пятницы на субботу, а закон требовал соблюдения всех формальностей в течение сорока восьми часов, то есть практически до конца воскресенья.
