Остановившись у лестницы, его боец молчал, не смея помешать.
…Ахмад окликнул Виталика негромко, в надежде, что тот не спит, и Нецветов поднялся с готовностью, гулко ступая берцами по узкой лестнице.
На площадке первого этажа они были вдвоём.
— Мы уходим в никуда, — обрисовал обстановку Ахмад. — Мы не знаем, что там дальше, — повторил он, глядя на Виталика, как будто в поисках ответа. — Мы не знаем, куда и зачем мы идём.
— Я знаю, — кивнул Виталик. — Я всё понял. Ты мог не говорить.
— Ты не понял, — замешкался Ахмад, опустив взгляд, словно стесняясь сказать правду товарищу, прошедшему с ним несколько месяцев войны и ад захваченной оккупантами столицы. — Твой друг погиб. Отсюда ты ещё можешь переодеться и вернуться в Триполи. Там есть ваше посольство, оно помогло бы тебе выбраться в Россию… Дальше такой возможности может не быть…
Теперь пришёл черёд Виталика опускать очи долу.
— Ахмад, послушай, — попытался он ответить, — я должен остаться с вами. — И продолжил уверенно, приняв как должное неясную паузу. — Я с вами, Ахмад. Я должен воевать за правду. Если хочешь, ради Евгения.
Ахмад не знал, что ответить.
— Слушай, — эмоционально отвечал Виталик, — Натовцы убили мою мать. Ты не слыхал об этом, да? Это неважно. Ты не думал, почему я здесь? Натовцы убили моего друга, Евгения Черных. И ты хочешь, чтобы я ушёл? Мне некуда уходить… У меня нет пути в Россию… Я с вами, теперь, навсегда, за правду… Или не веришь?
— Прости, — Ахмад остановил его, — Верю, конечно, верю. Прости, прошу тебя… Прости, Виталик.
Нецветов крепко обнял его.
— Прости и ты меня, Ахмад. Некуда мне идти. Потом расскажу как-нибудь. Нет мне дороги в Россию…
…В конце концов, какое было дело Ахмаду до прошлого его бойца, решившего разделить общую судьбу? Да и было ли прошлое и будущее у самого Ахмада? По крайней мере, прошлое его осталось позади, на восемьдесят километров севернее, в захваченном врагом городе, и на данный момент у Ахмада Гарьяни оставалось только настоящее. Ни прошлого, ни будущего…
…Командир беззвучно позвал Нецветова через несколько часов.
Он лежал на полу за ноутбуком и выполнял свою последнюю горькую обязанность — писал электронные письма родным бойцов, не вышедших из битвы за Триполи.
Как будто с лёгкостью, бежали по клавиатуре пальцы Ахмада, и, настроив адреса, он переключил раскладку на латиницу и тихо пригласил Виталика:
— Пиши… Прошу тебя… Напиши, если можешь, на своём языке…
В поле «Кому» мелькал адрес Женькиного двоюродного брата-гастарбайтера — никого ближе у Женьки не было — и, облизав сухие губы, склонился над клавиатурой Виталик…
Что писать? Убит, не убит?…
Что, чёрт возьми, писать? Ты же не видел его мёртвым, Нецветов, не видел…
«Zdravstvuyte, Sergey Konstantinovich! S gorechyu soobschayu, chto Vash brat, Evgeniy Chernykh, propal bez vesti, spasaya svoikh tovarischey pri geroicheskoy oborone stolitsy Liviyskoy Dzhamakhirii goroda Tripoli ot natovskikh zakhvatchikov 27 avgusta 2011 goda. Leytenant Akhmad Garyani».
«Не писал я никогда похоронок, пусть будет от чужого имени, что ли…»
А разве ж есть другие варианты?…
…Наутро, когда перед рассветом выходили бойцы осторожно за порог, хозяин дома остановил Виталика, опознав его зорким взглядом:
— Ты откуда сам? — спросил он, как будто недоверчиво.
— Из России. — ответил Виталик.
— Русия… — задумчиво повторил старик, разглаживая седые усы, и вдруг странная искра мелькнула в его тёмных глазах. — Неужели русские наконец пришли к нам на помощь? Я помню восемьдесят шестой год, когда нас спасли русские… — он разжал ладонь, и Виталик увидет блестящий металлический значок, красно-зелёный, перед глазами мелькнули русские буквы, что-то о дружбе Ливии и СССР, — Ответь…
— Прости, отец, — опустил глаза Виталик, — той страны больше нет. Нас было двое русских. Я и мой друг. Он остался в Триполи… Моя страна предала вас, прости…
* * *
Взяв курс на Сирт, Ахмад, не особенно доверявший навигатору, решил не отклоняться слишком далеко от шоссе, чтобы не потерять ориентировку, и в этом была его ошибка.
Тяжёлое солнце заходило у них за спиной, на западе, опускаясь за горизонт.
